— Пошли, — повторил Роумэн. — Ты мне понадобишься как эксперт по фашизму, маленький Гитлер…
— А что, — усмехнулся Штирлиц, осторожно вылезая из машины, потому что после удара Роумэна, когда упал навзничь на скользкий пол, выложенный изразцами, в пояснице снова заворочалась боль, — вполне престижно; эксперт разведки Соединенных Штатов по вопросам гитлеризма. Положи мне хорошие деньги в неделю, я готов, проконсультирую, отчего нет?
Они поднялись на третий этаж нового дома, прошли по длинному коридору, остановились возле двери, на которой была укреплена медная табличка «Юнайтед Пресс интернэйшнл». Роумэн нажал большую медную кнопку, раздался мелодичный перезвон; дверь отворил низенький человечек в мятой рубашке, выбившейся из жеваных, слишком длинных брюк.
— Здравствуй, Пол, — сказал он, — сядь и не путайся под ногами. Идет очень важная информация.
И, повернувшись, засеменил в телетайпную, где большие машины, урчаще дергаясь, выдавали новости.
Роумэн прошел следом за ним, оторвал бумажный лист с только что переданными сообщениями и углубился в чтение. Он пробежал текст стремительно, и Штирлиц отметил, что Роумэн читает как человек, привыкший работать профессионально: он сначала проглатывал новость, потом выделял части и только после этого брал сообщение вкупе, выявив для себя главное и отбросив ненужное. Однако, судя по тому, как двигались зрачки американца, Штирлиц понял, что в этом тексте ему было важно каждое слово.
Роумэн прочитал его не три, а четыре раза, молча протянул Штирлицу и, резко поднявшись, снова пошел в телетайпную.
Штирлиц пробежал сообщение, полез за сигаретами, вспомнив тот весенний день в Берне, когда он сидел с пастором Шлагом на набережной, спустившись по красивым дорожкам, устланным бурой, ржавой прошлогодней листвой, к вольерам, где содержались олени: самое пустынное место в зоопарке, только утки летают, безлюдье и тишина. Именно там он впервые подумал, что может случиться с миром, если Даллес договорится с Вольфом, диффузия идей — штука сложная, проникновение концепции нацизма в буржуазно-демократическое общество незаметно; он помнил Берлин тридцать второго года, он хорошо помнил тот год, лучше б ему не помнить ту пору, так она была страшна, так горько было ощущение собственной беспомощности; видишь и понимаешь, куда катится страна, но ничего не можешь сделать, чтобы предотвратить ее сползание в ужас…
«Здесь передают, — прочитал он сообщение еще раз, — что комиссии по расследованию антиамериканской деятельности в составе председателя Перкэна Томаса, сенаторов Карла Мундта, Южная Дакота, Джона Макдоуэла, Пенсильвания, Ричарда Никсона, Калифорния, Ричарда Вайля, Иллинойс, Джона Ранкина, Миссисипи, Хардина Петерсона, Флорида, и Герберта Боннера, Северная Каролина, провели предварительную беседу с Герхардом Эйслером, братом известного композитора, работающего в Голливуде. По поручению комиссии материалы к собеседованию готовили главный следователь Роберт Стриплинг и следователь Луис Рассел. Официальное слушание назначено на начало сорок седьмого года.
Приводим текст стенографического отчета, полученный от адвокатов.
Стриплинг. — Мистер Эйслер, встаньте.
Эйслер. — Я не намерен вставать.
Стриплинг. — У вас есть адвокат?
Эйслер. — Да.
Стриплинг. — Господин председатель, я считаю, что мы можем разрешить свидетелю пригласить адвоката.
Председатель. — Мистер Эйслер, поднимите вашу правую руку.
Эйслер. — Я не подниму мою правую руку до тех пор, пока мне не будет предоставлена возможность сделать заявление.
Стриплинг. — Господин председатель, я думаю, вы должны объявить, чему посвящено слушание, прежде чем принимать решение о правах свидетеля Эйслера.
Председатель. — Мистер Эйслер, вы в Комиссии по антиамериканской деятельности. На основании шестьсот первого параграфа гражданского права нам вменено в обязанность расследовать характер и объект антиамериканской пропаганды в Соединенных Штатах, а также выяснить, какие иностранные государства стоят за этой пропагандой и является ли ее целью свержение правительства США, а также иные вопросы, возникающие в связи с исследованием главного. Поскольку Коммунистическая партия США признана подрывной организацией, все формы ее деятельности подлежат рассмотрению в нашей комиссии. Поэтому ваши ответы на вопросы должны быть прямыми и ответственными, никаких двусмысленностей. Мы не намерены дать вам возможность выступать с какими бы то ни было заявлениями до тех пор, пока вы не принесете присягу. Лишь после присяги комиссия рассмотрит ходатайство о приобщении вашего заявления к делу. Итак, поднимите вашу правую руку.
Эйслер. — Нет.
Председатель. — Мистер Эйслер, не забывайте, что вы являетесь гостем этой страны.
Эйслер. — С гостями так не обращаются, потому что я…
Председатель. — Эта комиссия…
Эйслер. — Потому что я не гость, а политический заключенный в Соединенных Штатах.
Председатель. — Одну минуту! Вы готовы присягнуть?
Эйслер. — Я не могу присягнуть, прежде чем не сделаю нескольких замечаний.
Председатель. — Нет, сейчас вы не будете делать никаких замечаний.
Эйслер. — Значит, не будет никакого слушания моего дела — во всяком случае, в моем присутствии.
Председатель. — Вы отказываетесь присягнуть? Я правильно вас понял, мистер Эйслер? Вы отказываетесь присягать?!
Эйслер. — Я готов ответить на все ваши вопросы.
Председатель. — Одну минуту… Вы отказываетесь дать присягу?
Эйслер. — Я готов ответить на все ваши вопросы.
Председатель. — Мистер Стриплинг, вызовите другого свидетеля. Комиссия будет соблюдать свой порядок. Вы ведь отказываетесь присягнуть перед лицом нашей комиссии.
Эйслер. — Я не отказывался и не отказываюсь присягать.
Стриплинг. — Господин председатель, по-моему, свидетель должен замолчать. Или же встать и присягнуть. Или же быть выведенным из зала — во всяком случае, до тех пор, пока мы не придем к единому мнению.
Сенатор Мундт. — Господин председатель, спросите его еще раз: готов ли он присягнуть?
Председатель. — Вы снова отказываетесь принести присягу, мистер Эйслер?
Эйслер. — Я никогда не отказывался дать показания под присягой. Я доставлен сюда как политический заключенный. Я прошу дать мне возможность сделать несколько замечаний по делу — всего три минуты — перед тем, как я присягну и отвечу на ваши вопросы, а потом выступлю с моим заявлением.
Председатель. — Я уже сказал, что вы получите право на слово лишь после того, как ответите на наши вопросы под присягой. Затем ваши замечания — если следствие найдет их заслуживающими внимания — будут рассмотрены комиссией. Но сначала вы должны присягнуть.