— Вы получили эти данные после того, как за вами стали смотреть?
— Слушайте, не надо говорить загадками.
— Ваша школа, — усмехнулся Штирлиц. — Вы со мной постоянно разговариваете загадками. Повторяю, не я заинтересован в ответе, а вы.
— Почему?
— Вы мне перечислили все имена? Или что-то осталось?
— Конечно осталось.
— Например, Тулио Франчини, — сказал Штирлиц, — работавший связником у торгового советника немецкого посольства в Чили Бетгера… Священник Педро Вьяне… Осталось еще имя Вилли Кена, назначенного Гитлером «запасным комиссаром НСДАП по Латинской Америке» с местом проживания в Сантьяго, улица Монеда, тысяча пятьдесят четыре; Мазилья, один из директоров немецкой авиакомпании ЛАТИ; испанский контакт Зандштете партайгеноссе Зайдлиц, выступавший под псевдонимом «Хосе-Хуан из Бильбао».
Роумэн потер лицо пятерней, попробовал сломаться, но смеха не получилось; глянув на Штирлица своим глазом-маслиной, спросил:
— Так, значит, вы в комбинации против меня?
— Тогда бы я не открылся вам… Вам продали товар, бывший в употреблении, Пол… В сорок третьем году Палата депутатов Аргентины начала следствие по поводу «Бюро информации» ФА — «Феррокарилес алеманес»… Во время расследования все те имена, о которых вы мне говорили, были так или иначе упомянуты… Явки, которые вы только что называли, были раскрыты. Даже шифр нацистов аргентинцы смогли прочитать… Но самое интересное заключается в том, что, когда было назначено заключительное слушание дела и открылось бы все, президента свергли военные и к власти пришли люди бывшего военного атташе Аргентины в рейхе — полковника Перона… Такого рода информацию вам мог продать умный спекулянт, который знает, что эти материалы были опубликованы крошечным тиражом, а потом изъяты из распространения Пероном, или же заведомый дезинформатор, который хочет пустить ваш поиск по отработанным каналам, где любого отправленного вами человека будут ждать люди из военной разведки. А они бросят вашего человека в тюрьму. Либо начнут с ним играть. А когда с человеком, выполняющим поручение разведки, играют, считайте дело конченым, останетесь в дураках.
Роумэн хрустко потянулся:
— Я бы не хотел вас иметь своим врагом, доктор.
— А я бы с радостью записал вас в свои друзья, Пол.
— Но друзья не врут. А вы мне врали, когда говорили, что не занимались Латинской Америкой…
Всей правды Штирлиц открыть не мог, он не имел права говорить о том, как ему помог генерал Альфредо Гонсалес, но он должен был ответить Полу так, чтобы тот не ощутил его закрытости.
Поэтому он сказал:
— Я действительно ею не занимался. Я работал в архиве ИТТ, а нет ничего страшнее неразобранных архивов, Пол. Могу показать вам стенографический отчет Палаты депутатов по делу ФА.
— Как вы думаете, Кемп знал, что там хранится этот документ?
Штирлиц усмехнулся:
— Хранится… Он не хранился, он валялся в ящике, пошел потеками, изъеден мышами… Впрочем, я не исключаю, что он знал об этом документе, но тогда он обязан был верить в то, что вы заведете разговор об этом предмете именно со мной. Поэтому я вас и спрашиваю: кто дал вам эту информацию?
Роумэн не мог ответить Штирлицу; у него просто-напросто язык не поворачивался сказать правду, потому что эта «совершенно секретная информация» пришла ему от Роберта Макайра, из отдела разведки государственного департамента, когда он сообщил туда о своем намерении использовать «доктора Брунна» для работы по выявлению нацистского подполья на юге Латиноамериканского континента.
— Отвезите меня домой, — сказал Роумэн, поднявшись со скамейки. — Буду спать. Очень хочу спать.
…Вернувшись домой, он не лег спать, а, приняв душ, поехал на конспиративную квартиру, где его уже как час ждал Эронимо.
В Севилью она приехала вечером, когда огромные, низкие звезды зажглись в небе, казавшемся плотным, словно металл, — до того оно было черным. Радужные, зыбкие, бело-голубые круги вокруг желтой луны, на которой до странного похоже повторялись очертания океанов и континентов земли, казались таинственными существами, вроде глубинных жителей моря.
На автобусной станции, как и сказал Кемп, она сразу же села в такси, попросила отвезти ее в отель «Мадрид», сняла там двухместный номер (плата такая же, как за одноместный, посетителей нет, осень, сдали бы и за полцены, если поторговаться), позвонила Роумэну, оставила ему свой номер, сказала, что на нижней полке холодильника лежит прекрасное мясо, жаренное в чесночном соусе; очень скучаю, я здесь не выдержу три дня, ну ее к черту, эту Севилью; вышла на улицу, села во второе такси, а не в первое и попросила шофера отвезти ее в старый город. Там все улицы были заполнены гуляющими, светло как днем, множество экипажей, лошади, расфранченные, словно женщины.
Она проверилась, зайдя в первое попавшееся кафе, набрала тот номер, который Кемп продиктовал во время их краткой встречи в автобусе, и пригласила к аппарату сеньора Бласа.
— Где вы? — спросил Блас, не ответив на приветствие; голос его был низким, властным; по-немецки говорил с ужасным акцентом. — Я за вами подъеду. Назовите кафе, откуда звоните.
— Карденас, — сказала Криста. — Кафе называют Карденас.
— Такого в городе нет, — отрезал Блас.
— Сейчас я сбегаю наверх, уточню, вы подождете у аппарата?
— Где находится кафе?
— На очень красивой маленькой улочке.
— Вполне подробный адрес, — усмехнулся Блас. — Хорошо, поглядите, я буду ждать.
Криста выбежала на улицу; кафе, конечно же, называлось «Рио-Фрио», [57] а чуть ниже было крупно выведено «Каса Карденас», [58] ничего не попишешь, Карденас хотел подчеркнуть, что «холодная река» принадлежит именно ему, и никому другому.
Когда женщина вернулась к телефону, место ее было занято; маленький крепыш в черном костюме, облегавшем тело так, словно он был танцовщиком, томно кадрил невидимую собеседницу, обещая ей немыслимый вечер, когда легкие и пьянящие, словно молодое вино, «струи Зоры вознесут ее к небесам». Собеседница, видимо, отказывалась возноситься, танцор сулил еще более интересные вещи, показывая Кристине на пальцах, что, мол, сейчас, еще одна минутка, и все будет в порядке.
Говорил он тем не менее не минутку, а добрых пять.
Когда Кристина перезвонила, Блас заметил:
— Вы, видимо, первый раз в Испании? Оставили б возле трубки сумочку, у нас не воруют… Люди б поняли, что вы вернетесь, а не забыли положить трубку на рычаг — у нас это часто бывает, мы рассеянные…