Словом, мы шли, а они так и сигали мимо — по одиночке, парами и стайками, словно просились на страницы ненаписанных еще книг. Мелькнула старуха в каракулевой шубе — это в сентябре-то! Потом сзади, с громкими криками: — Скотина, скотина еврей Кац, — ты такой же мэр, как я пьяная! — с нами поравнялась и обогнала нас совершенно пьяная, на опухших старых ногах, с седой стрижкой учительницы младших классов на пенсии (а может быть, она и была учительницей младших классов на пенсии?) фурия. Затем проскакала девица в колготках, алых, как вечерняя заря перед дождем…
Неожиданно по правому борту возникла ослепительная витрина очень дорогого магазина ковров; Марина толкнула дверь и затянула меня внутрь.
На полу и на стенах красовались персидские ковры авторской работы — ни одного повторения, каждый тысяч по пять, по семь «зеленых». И как бывает в таких никчемно-роскошных бутиках, — к нам сразу устремились трое предупредительных молодых людей, до той поры в полной нирване блуждающих средь ковров, как юные восточные принцы по дворцу падишаха.
Мы немедленно подхватили «оп-ля!», — Марина предъявила свой бессрочный пропуск в колумбарий Ваганьковского кладбища, молодые люди уставились в него, переглянулись и растерянно посторонились… Мы ринулись в просторы радужного ворса, всячески показывая, что не прочь подыскать штуку-другую вот этих вот, — для своих загородных вилл…
Марина остановилась над стопой волшебных ковров-самолетов, расстеленных на полу, принялась ахать, припадать к ним, как мусульманин в молитвенном трансе, нежно гладить ворс и объяснять мальчикам — сколько тут узелков в узоре, и какая техника, и как достигается такой размытый нежный цвет, — мол, ковры моют в семи водах, — ну, и прочие глупости.
Мальчики тоже опустились на корточки и, стремясь понравиться таким тонким ценителям, стали заворачивать ковры, как блины, один на другой, — чтобы показать расцветку еще одного, и еще одного… и вот, еще того, что под ним… А уж вот этого-то!.. И после каждого такого заворота, когда распахивалась нежно-палевая с бирюзой, или сине-бордовая, с райскими птицами, или кремово-розовая, с алым медальоном, тканая гладь, мы с Мариной долю секунды держали паузу, потом издавали протяжный стон, волнующе-восторженный вопль; то вскакивали и отбегали на шаг-другой, как живописец, оценивающий положенный на холст мазок, то вновь опускались на карачки, как мусульмане на хадже, припадали ладонями к нежной щетинке, к шелковым разводам, охали, томно вздыхали, закатывали глаза, качали головами, помавали руками…
Наши плутовские физиономии профессиональных коверных озарялись все новыми и новыми отсветами райских узоров на павлиньих хвостах…
— Вот, пожалуй, этот — в залу… — говорила мне Марина громким полушепотом…
— Нет, — возражала я горячо, — в залу больше подходит малиновый с колокольцами. А тот, с розовыми фазанами, — в кабинет…
Кажется, если б в момент распростертого нашего восторга один из ковров поднялся вдруг в воздух, унося нас обеих к чертовой матери, мальчики совсем бы не удивились.
В завершение заложив еще один вираж по этому зачарованному царству радужного ворса, в котором, разумеется, никогда ничего не собирались покупать, и самым величавым образом распрощавшись с юнцами, две моложавые дамы — престарелые опытные комедиантки, — отчалили в дальнейший круиз по Тверскому бульвару…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Ежегодный грандиозный Слет синдиков в этом году начальство собрало в Минске. Это была старая добрая традиция — свезти в какой-нибудь недурственный отель все коллегии из стран бывшего СССР, ухнув на трехдневные бдения, обеды, экскурсии и банкеты страшные, непредставимые деньжищи…
Первое время я, со свойственной мне убогой мелкой хозяйственностью, пыталась выяснить у Яши — зачем Синдикату такие гигантские траты и почему бы не потратить деньги толково, с пользой для дела. Отвлекаясь от какого-нибудь докладчика, который открывал новые, неизвестные мне доселе данные, я снова и снова приставала к нему с идиотскими вопросами:
— Ты слышал? — в странах Азии и Кавказа проживают 50 тысяч имеющих мандат на Восхождение. — Я придвигала к себе калькулятор и — нерадивая ученица Маши! — принималась по нему щелкать… — Все, работающие там синдики, получают за год около полумиллиона зарплаты. Если разделить эту сумму на каждого, проживающего там потенциального восходящего, получим около 10 тыс. долларов на человека. Дайте людям эти деньги, и они немедленно помчатся покупать билеты на самолет. Почему это не делается?
— Неинтересно же, — объяснял мне Яша. — Пропадает элемент игры.
К тому времени я уже привыкла проплывать мимо этих многочасовых заседаний в огромных аудиториях гостиничных комплексов, пропуская мимо ушей отчеты, доклады контролеров, перспективные планы и прочие заморочки, не имеющие к нашей работе в Москве никакого отношения… Обычно мы сидели рядом с Яшей, тихо переписываясь и шепотом обсуждая разные вопросы. Я даже не заглядывала в листочек программы.
— …Погоди, — сказал вдруг Яша, прослеживая взглядом фигуру высокого, седого неприбранного с виду человека, идущего к кафедре. — Знаешь, кто это? Профессор Гедалья Бакст — эколог, демограф…
— Ну, это совсем худо. Все экологи и демографы страшно портят настроение.
— Этот — классный мужик! Он читал у нас на курсе… — и отмахнулся. — Погоди, потом… Сейчас он всем вломит, мало не покажется…
Действительно, профессор Бакст начал свое выступление с места в карьер, сразу же посадив двух предыдущих докладчиков пренебрежительным замечанием о полной их неспособности оценить ситуацию в стране. Говорил он грубости рявкающим тенором, не заботясь о выражениях, неприлично тыча пальцем в зал, попеременно в каждого из начальников:
— …Бедуины покупают себе арабских женщин в Газе, их роды записывают как роды законной бедуинской жены, — она приезжает рожать с документами той, после чего весь обширный клан получает денежное пособие от государства Израиль на всех этих детей! И никто из врачей не удосужится проверить компьютер и убедиться, что некая жена бедуина в этом году родила уже четыре раза! Сядьте и проверьте базы данных в Институте национального страхования! Я проверял, глаза мои лезли на лоб: сотрудники этого института, мои приятели, ухмыляясь, рассказывают, как анекдот, о некоем покойном ныне бедуине, чья разветвленная семья уже без него самого стоит государству Израиль 60 тысяч шекелей ежемесячно!!! А я, осел, плачу из своего кармана налог на эту семейку!
Он выкрикивал, как пророк Исайя, грозные обвинения, предрекая, — как и положено пророку, — скорый апокалипсис. Его интонации, его грубость и почти физически ощущаемая душевная боль так мне кого-то напоминали!..
— За последние два месяца 70 тысяч арабов из окрестных сел, узнав о строительстве защитной стены от террора, мгновенно перебрались в Восточный Иерусалим! Как вам нравится эта демографическая динамика?! А иностранные рабочие?! В Израиле триста тысяч иностранных рабочих, и сейчас уже ясно, что они никуда не уедут! У них уже родились здесь дети, чей родной язык — иврит! Они учатся в гимназии Бялика!!! И главное, все эти дети хотят пить, а воды не становится больше! Можно только представить, что будет через двадцать лет с водой, воздухом, окружающей средой, наконец! С геологическим слоем… впрочем, мне лично уже будет все равно, к тому времени я сам стану геологическим слоем!!!