Виктор, проснувшийся от шума в машине, открыл дверь и выскочил.
— …Мы организуем вскрытие, когда имеются подозрительные обстоятельства.
— Слушай, ну я его понимаю. Здоровая молодая женщина оказалась вдруг мертвой. Если это не вызывает подозрения, то что вызывает?
— Хватит уже. Возвращайся немедленно в отдел. Ты где сейчас?
— Не знаю. Передо мной на углу «Старбакс».
— Это не поможет. Ренко, ты можешь уйти в отставку тихо и без шума, или — тебя вышибут со скандалом. А если ты там спелся со своим другом Орловым, полетите оба.
Пять минут спустя Аркадий застрял в пробке на Кутузовском проспекте, пока милиция расчищала путь для флотилии правительственных лимузинов, которые неслись по средней полосе. У него появилось время обдумать растущую вероятность увольнения. Что тогда? Он мог бы выращивать розы на даче. Держать голубей. Читать хорошие книги на языке оригинала. Заниматься спортом. Увы, беда в том, что работа следователя делала человека непригодным ни к какому другому занятию. Это можно было сравнить с мерзким, но приевшимся вкусом: напиток племени масаи — смесь крови с молоком.
Он нашел приглашение на выставку в клуб «Нижинский», которое обнаружилось под бутылкой водки в бытовке. Покрутил в руке. Оно и, правда, было похоже на кредитную карточку. Немного длиннее и чуть толще. Больше похоже на фишку для игры в рулетку. Днем раньше он и не знал о существовании этой выставки. Теперь же ее растяжки были на лесах, казалось, всех строительных площадок в центре Москвы. Luxury-аукцион в «Нижинском» — серебром по черному.
Аркадий нашел у метро газетный киоск. Пресса освещала аукцион по-разному. «Известия» одобряли его капиталистическую роскошь. «Завтра» подозревала еврейский заговор. «Газета», ориентированная на простых людей, предлагала всем разнообразные предметы роскоши, вроде частных островов, замков… Воздастся каждому — по мечте его.
…Виктор жил своими вчерашними мыслями о будущем: спираль модулей вокруг центральной лестницы, каждый модуль — куб необработанного камня, в котором соединяется функциональность и красота. Один модуль завалился. Он словно покоился на боку, без водопроводных труб и электропроводки. Городские жители и комиссия по историческому наследию много лет боролись за здание, потому что когда-то интеллигенция Москвы регулярно встречалась в квартире отца Орлова, чтобы пообщаться, послушать стихи и выпить. Здесь бывали Есенин, Маяковский, Блок, когда, как выразился бы Виктор, поэзия еще не превратилась в романтические помои. Виктор помнил наизусть сотни стихотворений. Некоторые называли его ходячим «Домом поэтов». Кошка аккуратно пересекла двор, заваленный пустыми бутылками и поросший одуванчиками. Пара котят наблюдала за ним с кучи грязного хлама.
Виктор почувствовал себя посвежевшим. Дрожь прошла, а, услышав цену билета на аукцион в «Нижинском», он оживился еще больше.
— Десять тысяч долларов, чтобы просто войти в дверь? Слушай, там точно бесплатно кормить будут?
— Думаю, не только кормить, но и поить. Между прочим, звонил прокурор. Он хочет, чтобы я написал заявление; кроме того, он потребовал, чтобы ты квалифицировал случай Ольги как обычную передозировку и немедленно закрыл дело.
— Ага, пусть требует. У нас — случай убийства. Он не только тебя трахает, он рикошетом и меня трахает. Он и Ольгу трахает. Эй, киска, это я не о тебе… — приблудная кошка нежно терлась о ноги Виктора. — И что ты собираешься сделать?
— Лечь спать.
— И никакого прошения об отставке?
— А разве это на меня похоже?
— И что потом?
— Потом? Я думаю, глупо не пойти на вечеринку миллионеров. Смешаться с толпой. Показать фотографию Ольги как можно большему числу людей. И веди себя хорошо!
— Нет проблем. Я могу прочитать им Маяковского: «Ешь ананасы, рябчиков жуй, день твой последний приходит, буржуй…». — Виктор самодовольно улыбнулся.
— Стихи у тебя на все случаи жизни.
Квартира Аркадия, унаследованная им от отца, выглядела именно что по-буржуйски — с деревянными панелями и паркетными полами. Фотографий на стенах не было. Никаких семейных портретов на пианино. Женщины из его жизни ушли безвозвратно. Еда в холодильнике задерживалась до тех пор, пока не протухала и не выбрасывалась.
Он нырнул в постель, но уснуть так и не смог. Ему грезилось, что он в комнате с белыми стенами между металлическим столом и баком для стирки. В нем плавали части тела. Он должен был заново собрать по частям девушку, которую он называл Ольгой. Трудность состояла в том, что в чане также были части тел других женщин. Он отличал их по цвету, плотности тканей, температуре. Но как бы он ни соединял их, ему никак не удавалось собрать целого тела.
В огне хрустальных люстр ничто не казалось слишком дорогим или нелепым. Детское ружье для стрельбы по птицам, которое принадлежало князю Алексею Романову, некогда наследнику Российской Империи, предлагалось за 75 000 долларов.
Изумрудное ожерелье, принадлежавшее Элизабет Тейлор, за 275 000 долларов.
За 25 миллионов долларов — полет на Международной космической станции.
Бутылка «Бордо» 1802 года, оставленная Наполеоном, когда горела Москва, за 44 000 долларов.
Модели — прекрасные и безмолвные, как гепарды, стояли вдоль красной дорожки с табличками: «Бентли», «Картье», «Бриони». Аркадий, напротив, выглядел так, как будто его одевал гробовщик. Разочарование, которое он вызывал в женщинах, заставляло его чувствовать себя виноватым.
По мере того, как гости заполняли зал, Аркадий узнавал известных спортсменов, супермоделей, знаменитых тусовщиков, банкиров и миллионеров. На сцене теннисная звезда хихикала, читая сценарий. «Добро пожаловать на Luxury-аукцион в клуб „Нижинский“… мегасобытие… такие спонсоры, как „Булгари“, „Бентли“ и „Группа Ваксберг“. Все доходы — московским детским приютам». Да ну?
Все обсуждали недвижимость. Золотая миля была самым дорогим кварталом в Москве. Точнее — в мире, и это было незыблемо.
— За углом — англо-американская школа.
— Двадцать четыре часа дежурит охрана, окна с подъемными ставнями.
— Двенадцать тысяч долларов за квадратный метр.
— И замечательная миниатюрная церковь… еще бы они избавились от нищих на паперти.
Перед Аркадием сидел мужчина с покатыми плечами и рябой шеей, он рассказывал очень изящной женщине (у нее даже не было бровей, только прочерченные тушью линии), что лот, на который он поставил, заключался в аудиенции с Папой Римским…
Аркадий узнал в истовом католике барона Азу, известного некогда жулика Барановского. Он провел шесть лет в заключении за мошенничество. Освободившись, он продолжил свои аферы, но назвал «дело» хеджевым фондом. Стал настолько богатым, что смог стереть из своей биографии судимость. Вот так! Новое имя, новая история, новый человек. Барон не был единственным, кто маханул из грязи в князи. Аркадий наблюдал за олимпийским чиновником, который как-то в юности забил соперника до смерти битой. На бритой голове другого мужчины отчетливо видны следы осколков гранаты, как напоминание всем, что восхождение по лестнице успеха сопровождается некоторым числом падений.