Мая была в бешенстве — он дошел до последней колонны, ее уединение нарушили, ей помешали сосредоточиться. Как будто за ней подглядывали…
Девочка сидела, скрестив ноги, и водила бритвой у запястья, не сильно, без нажима — не настолько, чтобы разрезать вену. …Она, возможно, опередила лейтенанта всего на несколько секунд. Теперь сидела неподвижно, закатив глаза. Женя понял, что в любой момент его может обдать фонтан крови.
— …Мой ребенок у тебя?
— Я могу помочь, — сказал Женя. Он вытащил из рюкзака ее кожаную куртку и показал, что деньги и другое содержимое карманов на месте, но она на все это даже не взглянула.
— У тебя нет моего ребенка?
— …Но я могу помочь. Никто не знает Три вокзала лучше меня. Я здесь все время. Каждый день. — Он говорил быстро, постоянно косясь на лезвие. — Просто знай, если хочешь, я могу помочь.
— Ты поможешь мне?
— Я думаю, да.
— В обмен на что?..
— Что ты имеешь в виду?
Она помолчала немного.
— Ты знаешь, что я имею в виду.
— Нет, — лицо Жени пошло красными пятнами.
— Да это не имеет значения. — Она устала держать бритву и позволила рукам расслабиться. — Где мы?
— Мы в метро под Тремя вокзалами. Ты никогда не была здесь?
— Нет… Почему ты не в школе?
— Бобби Фишер имел обыкновение повторять, что школа — пустая трата времени, там он ничего особенного не узнал.
— Кто такой Бобби Фишер?
— Самый великий шахматист в истории.
Она посмотрела на него ничего не выражающим взглядом. У Жени не было опыта общения с девочками. Они не замечали его, как будто он был невидимкой, и он отвечал им тем же. Женя старался не повышать голоса… Ведь этот разговор мог обернуться настоящей катастрофой. Все же он решил, что, должно быть, сумел сказать что-то правильное, потому что она сунула бритву в конвертик и встала. Позвякивали люстры, покачиваемые под напором воздуха, на ближайшую платформу выкатывался очередной поезд. Если бы она спросила, он посоветовал бы ей не садится в вагоны с красной полосой, — у них в колесных парах трещины. Он знал много таких особенных вещей.
— Сколько тебе лет? — спросила она.
— Шестнадцать. — Он прибавил год.
— Ну, да.
— Меня зовут Женя Лысенко.
— Женя Лысенко, Женя Лысенко… — Имя показалось ей скучным.
— А тебя?
— Мая.
— Просто Мая?
— …Мая.
— Я видел, как ты удирала от лейтенанта. Это обычное дело. Ты обращаешься к ним за помощью, а тебя арестовывают.
— Они мне не нужны.
— У тебя в Москве семья?
— Нет.
— Друзья?
— Нет.
Следующий поезд подошел к платформе. Из-за шума прибывших пассажиров разговор пришлось прервать. К тому времени, когда закрылись двери, и поезд выкатился с платформы, Женя понял: все, что у нее было, это он.
Женя и Мая поднялись наверх и проталкивались сквозь бесформенную массу русской толкучки: миновали бизнесменов, чье дело целиком умещалось в чемодане, пестро одетых узбекских женщин, бабушек, убранных во все серое, солдат в увольнительной, тянущих последние капли пива. Большая часть поездов — подмосковные электрички. Однако были здесь и поезда дальнего следования — они шли через горы и пустыни, в далекие края, за тысячи километров. Экспресс с платформы № 3 слева, обдавая горячими волнами, уже наполовину втянулся в станционные пути, и стал медленно погружаться в водоворот семафоров и сигнальных огней, постепенно исчезая. Дежурная на платформе № 3, энергичная женщина в синей форменной одежде и кроссовках, обмахивалась сигнальной табличкой. Заметив подростков на платформе, подумала: если эти двое опоздали на поезд, она уже ничем не поможет им.
Женя и Мая поменялись одеждой. Не застегивая молнии, она надела его трикотажную куртку с капюшоном, который скрывал красные волосы, а он — натянул ее кожанку. Куртка была явно мала — худые руки торчали из рукавов. Краем глаза он с восхищением следил за Маей, смело подходившей к дежурной.
— Вы не та дежурная, которая была здесь сегодня утром?
— Ну, конечно нет, ее смена давно закончилась.
— А где тот утренний поезд?..
— Поезд пойдет назад. А что? Что-то потеряли?
— Да.
Женщина была настроена доброжелательно.
— Жаль, моя милочка. То, что ты оставила в поезде, скорее всего, исчезло навсегда. Надеюсь, это не было что-то важное.
— Я потеряла своего ребенка.
Женщина перевела глаза с Маи на Женю и снова посмотрела на Маю.
— Ты серьезно? А ты заявила в милицию?
— Да. Они мне не верят.
— …О господи, почему же не верят?
— Они хотят слишком много знать. А я только хочу получить своего ребенка, девочку, ей три недели.
— Это — правда? — спросила Женю дежурная.
— Она думает, что ребенка похитила женщина, назвавшаяся бабой Леной.
— Я никогда не слышала о ней. Как тебя зовут, деточка моя?
— Мая.
— Ты замужем, Мая?
— Нет.
— Понятно. Кто ее отец?.. — женщина быстро и со значением взглянула на Женю.
— Не он, — сказала Мая. — Я встретила его только сегодня.
Женщина задумалась на мгновение и обратилась к Жене:
— А ты видел ребенка?
— Нет.
— Тогда мне жаль. Преступление — если ребенок был похищен. Обращайся в уголовный розыск — там помогут. Жаль-жаль, но я ничем не могу помочь…
— У нее есть маленькое родимое пятно сзади на шее. Почти как вопросительный знак. Чтобы его увидеть, надо поднять волосы.
Женя сунул бумажку в руку проводницы:
— Вот мой номер. Пожалуйста, позвоните, если что-нибудь услышите.
Мужчина с чемоданом в одной руке и малышом в другой подбежал к платформе и увидел, что его поезд ушел. Мужчина замер в недоумении, а малыш в это время заплакал.
Слезы брызнули из глаз Маи. Хуже того — ужасно болели набухшие груди.
Женя увел ее с платформы. Теперь, заплакав, она не могла остановиться, как будто это ее ребенок кричал где-то там сейчас. И даже не рыдания, а ее беспомощность терзали в эти мгновения и душу Жени, который так гордился своей мужской выдержкой. Он даже удивился, когда почувствовал, как от плача Маи стало сжиматься горло.
— Все хреново, все, правда, хреново, — сказал он.
— Мой ребенок… — рыдала Мая.
— Я знаю одного следователя в прокуратуре. Он — нормальный человек.