Перерыв кончился. Паша отправился в Министерство иностранных дел за сведениями о передвижениях Осборна и Унманна и в Министерство торговли за снимками из иркутского Дома пушнины. Аркадий вернулся заканчивать с Голодкиным.
* * *
— Уверен, для вас не секрет, что я и сам участвовал в допросах, так сказать, по другую сторону стола. Думаю, что мы с вами можем говорить откровенно. Могу обещать, что с вами я буду так же охотно сотрудничать в качестве свидетеля, как и с другими. Так вот, те дела, о которых мы говорили утром…
— Это мелочи, Федор, — бросил Аркадий.
Лицо Голодкина вспыхнуло от волнения. На полу стояла наполовину пустая бутылка.
— Бывает, что приговоры не соответствуют тяжести преступления, — добавил Аркадий, — особенно для таких граждан, как вы, пользующихся, так сказать, особым статусом.
— Мне думается, нам нужно все обговорить, пока нет вашего напарника, — кивнул Голодкин.
Аркадий поставил на магнитофон свежую ленту, угостил сигаретой Голодкина и закурил сам.
— Федор, я намерен рассказать вам кое-что и показать кое-какие снимки. После этого я хочу, чтобы вы ответили на некоторые вопросы. Возможно, они покажутся вам абсолютно нелепыми, но я прошу проявить терпение и быть внимательным. Договорились?
— Начинайте!
— Благодарю, — сказал Аркадий. У него появилось ощущение, будто он начинает погружение на большую глубину. Такое ощущение появлялось у него всякий раз, когда приходилось вести разговор на основании одних догадок. — Итак, установлено, что вы сбываете иконы туристам, зачастую американцам. Мы располагаем доказательствами, что вы пытались продать иконы находящемуся ныне в Москве зарубежному гостю, которого зовут Джон Осборн. Вы разговаривали с ним по телефону в прошлом году, а также несколько дней назад. Сделка не состоялась, потому что Осборн решил купить у другого поставщика. Вы человек деловой, но и вам прежде случалось упускать выгодные сделки. Скажите, почему на этот раз вы так рассердились? (Голодкин озадаченно посмотрел на следователя.) А трупы в Парке Горького, Федор? Только не говорите мне, что вы впервые о них слышите.
— Какие трупы? — Голодкин был абсолютно спокоен.
— Мужчины по имени Константин Бородин и молодой женщины по имени Валерия Давидова. Они из Сибири.
— Первый раз слышу, — сочувственно ответил Голодкин.
— Разумеется, вы знали их не под этими именами. Но дело в том, что они перебили вам сделку, вас видели, когда вы с ними ссорились, а несколько дней спустя их убили.
— Что я могу сказать? — Голодкин пожал плечами. — Как вы и предупреждали, это абсолютная нелепость. Вы сказали, что у вас есть снимки.
— Спасибо, что напомнили. Вот они, снимки жертв.
Аркадий разложил на столе снимки Бородина и Валерии Давидовой, сортирующей пушнину. Он заметил, как заметался взгляд Голодкина — с девушки на Осборна, с бандита на Осборна в толпе, на Аркадия и снова на снимки.
— Кажется, вы, Федор, начинаете понимать, что к чему.
Двое приезжают сюда за тысячи километров и скрываются месяц, другой. За это время вряд ли наживешь врагов, разве что конкурентов. Потом их садистски убивает какой-то паразит. Понимаете, я говорю об очень редкой птице у нас, можно сказать, настоящем капиталисте. В общем, о таком, как вы. И вы, эта птица, в моих руках. Можете представить, как давят на следователя, требуя быстрее раскрыть такое преступление. Другому следователю того, чем я располагаю, было бы достаточно. Вас видели, когда вы ссорились с жертвами. Скажете, что не видели, как вы их убивали. Ну, это уж излишне.
Голодкин изумленно поглядел на Аркадия. Скользкий угорь. Аркадий чувствовал, что это его последний шанс, иначе тот сорвется с крючка.
— Если их убили вы, Федор, то вас ждет высшая мера за умышленное убийство в корыстных целях. За дачу ложных показаний вы получите десять лет. Если я сочту, что вы мне лжете, я посажу вас за те мелкие делишки, о которых мы беседовали раньше. Скажу прямо, что в лагере вас не будет никто прикрывать. А заключенные, как правило, имеют твердые убеждения касательно стукачей, особенно если те беззащитны. Одним словом, Федор, вам никак нельзя в лагерь. Кто-кто, а вы-то уж знаете, что не пройдет и месяца, как вас найдут с перерезанной глоткой.
Голодкин глубоко заглотил крючок, теперь уже не сорвется. Его вытащили на берег, он уже не сопротивлялся и блекнул на глазах. Подхлестнутая водкой храбрость испарилась.
— Я ваша единственная надежда, Федор, ваш единственный шанс. Расскажите мне все, что вы знаете об Осборне и сибиряках.
— Как бы я хотел напиться, — Голодкин упал головой на стол.
— Рассказывайте, Федор.
Голодкин еще какое-то время продолжал твердить, что ни в чем не виноват. Потом, обхватив голову руками, начал свой рассказ.
— Я знаю одного немца. Парня зовут Унманн. Я доставал ему девочек. Он сказал, что у него есть приятель, который хорошо платит за иконы. Он и познакомил меня на вечеринке с Осборном. Вообще-то Осборну нужны были не иконы, а складень или ларец с росписями. За большой ларец в хорошем состоянии он обещал две тысячи долларов. Я, мать его, убил на поиски целое лето и все-таки достал. Осборн, как и говорил, является в декабре. Я звоню ему, чтобы сообщить добрые новости, а этот хрен ни с того ни с сего меня отшивает и бросает трубку. Я прямым ходом в «Россию» и как раз вовремя — Осборн с Унманном выходят из подъезда. Я проследил их до площади Свердлова, где они встретились с парой деревенских чучел, тех, что на ваших картинках. Унманн с Осборном скоро отваливают, а я за этими двумя, чтобы потолковать. Ничего себе парочка, стоят себе посреди Москвы, а от самих за версту дегтем несет. Я знаю, в чем дело, и все им выкладываю. Они сбыли свой ларец Осборну, а я со своим остался ни при чем. Я первый договаривался, к тому же потратился. Если по справедливости, то мне причитается половина того, что они получат, вроде бы комиссионные. Тут парень, эта сибирская обезьяна, по-дружески обнимает меня и приставляет ножик к горлу. Прямо на площади Свердлова он протыкает мне ножом воротник пальто до самой шеи и говорит, что знать не знает, о чем речь, но что было бы лучше, если бы я больше не попадался ему на глаза. И Осборну тоже. Можете себе представить? Прямо на площади Свердлова! Это было в середине января. Я запомнил, потому что был старый Новый год. Все под мухой. Я бы истек кровью — никто бы и не заметил. А сибиряк засмеялся, и они ушли.
— Значит, вы не знали, что их нет в живых? — спросил Аркадий.
— Да нет же! — поднял голову Голодкин. — Я больше их не видел. Вы что, меня за идиота принимаете?
— Однако вы набрались смелости позвонить Осборну, как только услыхали, что он снова в Москве.
— Просто забрасывал удочку. Ларец-то все еще у меня, разве его продашь? Только Осборн и заказывал. Не знаю, что было у него на уме и как он собирался его вывезти.
— Но вы же вчера встречались с Осборном в Парке Горького, — бросил пробный шар Аркадий.