– Такое случается. Это зона. Как бы то ни было, я не хочу быть втянутой в ваше расследование.

– Труп лежал на спине?

– Не знаю.

– А разве тот, кому сзади перерезают горло, как правило, не падает вперед?

– Я видела труп в рефрижераторе, вот и все. Вы просто маньяк. В этой глобальной трагедии сотни тысяч человек умерли и продолжают медленно и мучительно умирать, а вы занимаетесь одним-единственным мертвым русским.

Старик направил корову в сторону ломберного стола. Несмотря на жару, на Романе Романовиче было надето два свитера. Его розовое, упитанное лицо с белой щетиной и беспокойная улыбка, предназначенная Марии, характеризовали его как человека, который давным-давно усвоил, что хорошую жену лучше слушаться.

– Знаете, как Россия поступила с радиоактивным молоком после аварии? – спросила Ева Аркадия. – Смешали радиоактивное молоко с чистым. Потом повысили допустимый уровень радиоактивности молока до нормы ядерных отходов и таким образом сэкономили государству около двух миллиардов рублей. Ловко?

– Молока? – Старик потянул Аркадия за рукав.

– Он хочет узнать, не хотите ли вы купить молока, – теребя шарфик, пояснила Ева. – Не хотите ли молока вот от этой коровы?

– От этой коровы?

– Да. Парное молоко.

– Только после вас.

Ева улыбнулась и сказала Роману:

– Следователь Ренко благодарит вас, но отказывается. У него аллергия на молоко.

– Спасибо, – пробормотал Аркадий.

– Не за что, – пожала плечами Ева.

– Ему надо поужинать, – сказала Мария. – Мы прилично накормим, не то что в столовой. На вид он человек хороший.

– Нет, боюсь, что следователь торопится обратно в Москву. Может быть, вместо него пришлют деньги или лекарства, хоть что-то полезное. Может быть, сделают вам сюрприз.

8

Пассажиры шестичасового вечернего поезда, идущего от Чернобыльской атомной электростанции, в обязательном порядке проходили радиационный контроль. Поставив руки и ноги на металлические пластины, каждый из них ожидал зеленого сигнала лампочки, разрешающего пройти на платформу. Экспресс проходил через белорусскую территорию без остановки даже на пограничных пунктах. Приятная поездка мимо сосновых лесов летним вечером.

Мужчины и женщины ехали в разных концах вагона. Мужчины играли в карты, пили чай из термосов или дремали, а женщины разговаривали или вязали – все нарядные, ни одной седой (слава Богу, есть хна).

Постепенно атмосфера в вагоне сделалась унылой. Усталые, остекленевшие глаза уставились в окна. В мыслях люди были уже дома, думали о предстоящем ужине, детях, личной жизни.

Аркадий тоже клевал носом. Мысли путались.

Он уважал Еву Казку за то, что она оказывала медицинскую помощь, пусть даже минимальную, людям в деревнях, в которые другие боялись совать нос. Но она же и заставила Аркадия стоять перед старухами, как преступника перед судом. Ева умела заставить человека реже дышать или спровоцировать на крик. С такой личностью, как Ева, необходимо было держать себя в руках, и бабки чуть ли не кудахтали, наслаждаясь зрелищем. Ева назвала их выжившими. Кем Же он был в их глазах – бесстрашным следователем, который отправился в поисках истины на край света, или всего лишь растерявшимся путником у обочины? Скорее всего человеком, оказавшимся в тупике. За окном мелькнул семафор, и Аркадий представил падающего из окна Пашу Иванова. Такова жизнь – одни разбиваются о землю, а другие должны прибирать за ними.

И много ли дала ему поездка с Алексом? Конечно, нет. С другой стороны, Аркадий воочию увидел за белыми стволами берез не менее трех волков с блестящими, как медные тазы, глазами, – они решали, кого выбрать – лосей, Аркадия или Алекса, и разницы для них особой не было. Он вспомнил, как от ужаса встали дыбом волосы. Слово «хищник» значит для человека намного больше, если он побывал в роли потенциальной добычи. Аркадий посмеялся над собой, представив, что удирает на мотоцикле, а за ним гонится стая волков.

Славутич построили для эвакуированных из Припяти. Это был город-преемник, с просторными площадями и белыми общественными зданиями, которые напоминали увеличенные детали детского конструктора – арки, кубики, колонны. Это был город с современными удобствами. Вокруг чаши футбольного поля располагались кафе. Дворец культуры предлагал заняться фэн-шуем и оригами. Более того, жилые дома отличал национальный стиль – причудливая литовская отделка или изящная узорчатая узбекская кладка.

Олександр Катамай жил на пятом этаже «узбекского» здания. Молодая женщина в спортивном костюме и с распущенными белокурыми волосами пригласила Аркадия войти и оставила его в гостиной одного. Здесь стоял стол таксидермиста с лампами и закрепленной на штативе лупой, под ней лежала шкура барсука, скатанная в рулон. Чуть подальше отмокала в ведре с обезжиривателем другая барсучья шкура. На полках было множество пластиковых мешочков с клеем и папье-маше, а также целый зверинец из чучел животных: рысь с оскаленными клыками, оглядывающаяся сова, крадущаяся лиса. В застекленном шкафчике с советским флагом обосновалась пара охотничьих ружей – малокалиберные, однозарядные, с автоматическим затвором, отполированные так любовно, словно скрипичная акколада. На стенах висело штук двадцать застекленных фотографий людей в касках, изучающих чертежи, устанавливающих сваи или управляющих рычагами подъемного крана, причем в центре каждого снимка был энергичный высокий Олександр Катамай. Рассматривая фотографию рабочих на фоне электростанции, Аркадий понял, что впервые видит еще целый и невредимый четвертый реактор – массивное белое сооружение соседствовало со своим близнецом, третьим реактором. Люди на снимке были так спокойны и уверенны, словно стояли на палубе мощного корабля.

– Следователь? Я иду, – послышался грудной голос.

В ожидании хозяина Аркадий заметил застекленную плакетку, демонстрирующую гражданские награды, в том числе медали «Ветеран труда», «Победитель социалистического соревнования» и «Заслуженный строитель СССР», вместе с рядами колодок военных наград. Аркадий внимательно рассматривал их, когда в комнату в инвалидном кресле вкатился Олександр Катамай. Хотя пенсионеру было под восемьдесят, у него все еще сохранялись грудь и плечи чернорабочего, широкое, заостренное лицо и грива седых волос. Он так стиснул руку Аркадия, что тот еле удержался, чтобы не охнуть.

– Из Москвы?

– Верно.

– Ренко – хорошая украинская фамилия. – Катамай наклонился поближе, словно всматриваясь в душу Аркадия, а затем резко повернулся и крикнул: – Оксана! – Он снова пристально поглядел на Аркадия и чучела. – Любовались моим хобби? Видели колодки? – Катамай подкатил кресло к плакетке с медалями и указал на одну из них с арабской вязью: «Воину-интернационалисту от благодарного афганского народа». – Благодарность… она оплачена жизнью моего сына. Оксана!

Женщина, открывшая дверь Аркадию, принесла поднос с водкой и солеными огурцами, поставила его на кофейный столик. Выглядела она довольно небрежно, но волосы были восхитительны. Она села на пол возле кресла Катамая, пока тот придвигал поближе пепельницу. Аркадий устроился на оттоманке. Ему казалось, что он присутствует на сцене как актер и зритель одновременно. А еще он почувствовал себя барсуком – и в ведре, и под лупой. Прекрасные волосы Оксаны при ближайшем рассмотрении оказались париком. Но и это еще было не все.