– А со мной он не общается. Я звоню ему на работу, а его там нет, звоню на мобильный – вообще глухо.
– Позвони оператору. Не ты платишь Виктору, а я. И Виктор говорит, что ты не посылал никаких стоящих сообщений в Москву. Ты продвинул хоть как-то в расследовании?
– Нет.
– Вообще никакого продвижения?
– Никакого.
– Тебя затянуло здешнее болото.
Аркадий с Хоффманом прошли мимо кафе. В двухэтажных деревянных домах в окружении акаций раньше жила социалистическая знать Чернобыля: председатель исполкома и начальник милиции, местный партийный секретарь и его помощники, прокурор и судья, портовые и заводские начальники. Некоторые стены сгнили, крыши провалились. Деревья стучались в уцелевшие окна и кое-где заглядывали далеко в комнаты. Кукла с выгоревшим лицом стояла в одном из двориков.
– Как ты собираешься мне помочь? – спросил Аркадий.
– Мы будем помогать друг другу.
Хоффман сделал знак машине подъехать поближе и подтолкнул Аркадия вперед. Водитель посмотрел на него ничего не выражающим взглядом. У него были глубоко посаженные глаза. На голове – маленькая круглая шапочка, которая удивительным образом держалась на пучке волос. Пальцы с разбитыми костяшками лежали на руле.
– Не беспокойся насчет Якова, – сказал Хоффман. – Я выбрал его потому, что он самый старый еврей на Украине и не говорит ни слова по-английски. – С пространством на заднем сиденье было напряженно, и стало еще теснее, когда Хоффман открыл ноутбук. – Собираюсь дать тебе возможность блеснуть, Ренко. Я ведь не говорю, что ты совершенно некомпетентен.
– Спасибо.
– Я считаю, что тебе нужно немного помочь. Например, у тебя была мысль насчет подбора записей камер видеонаблюдения не только дома, где жил Паша, но и обоих соседних зданий. Виктор сделал то, что ему велели. Твоя ошибка в том, что ты назвал Пашину смерть самоубийством.
– Это и было самоубийство.
– Доведение себя до убийства – это совсем не то, что я называю самоубийством. Не вынуждай меня начинать сначала. Пашу считают самоубийцей, расследование прекратили, а Виктор прочел где-то о том, что водка защищает от радиации. Вот уж защитница так защитница! Протрезвев, он напрочь забыл о видеозаписях. Потом Тимофееву перерезали горло, и прокурор Зурин направил вас сюда. – Бобби выглянул из окна машины наружу. – Эскимосы добрее: они просто оставляют таких, как ты, на плавучей льдине.
– Ну и что с видеозаписями?
– Я связался с Виктором. Знаешь, какой у него электронный адрес? Можешь купить его в Интернете, это незаконно, но сделать очень просто. Очевидно, как и у всех русских, у него когда-то была собака по кличке Лайка. Я нашел его адрес: «Laika 1223» и предложил вознаграждение за любые оставленные записи или улики. Я застал его трезвым, потому что он даже перенес для меня записи на диск.
– Вы с Виктором – сладкая парочка.
– Слушай, я и впрямь чувствую себя неловко из-за того, что бросил тебя в Москве. Может быть, вот это загладит мою вину. – Пальцы Хоффмана пробежали по клавиатуре ноутбука, и на мониторе появились служебный проезд и мусорные баки, снятые в Дневное время. Таймер в углу видеопленки показывал 10.42.25. – Узнаешь?
– Служебный проезд, что позади дома Паши Иванова. Но запись сделана из соседнего здания справа.
– Ты видел запись, сделанную из Пашиного дома?
– Запись имелась, но она была закольцована. Мы видели, как Паша подъезжает, а потом падает из окна, и видели записи, сделанные за два часа до этого, но более ранние не просматривали.
– Так посмотри, – предложил Хоффман.
Камера останавливала картинки с пятисекундной задержкой, чтобы растянуть время записи. То же самое было записано и с помощью моторизованной цапфы, которая делала полный оборот. В результате получился любопытный коллаж: кошка, заворачивающая с улицы, прыжок ее на край мусорного контейнера; затем как она подходит к контейнеру у дома Иванова.
– По словам Виктора, выходит, что в системе охраны было нарушение, – сказал Хоффман.
– Персонал ходил вверх и вниз по зданию, стуча в двери. Такое происходит не каждый день.
В 10.45.15 кошка была заснята в акробатическом сальто-мортале с мусорного контейнера, а тем временем с левой стороны проезда въезжал белый фургон.
– Вот здесь ты прав, – сказал Хоффман.
В 10.45.30 фургон остановился рядом с мусорным контейнером дома Иванова. После пятнадцатисекундного промежутка камера вернулась к контейнеру, и на мониторе появился ряд черно-белых кадров совсем скверного качества.
Фургон с открытой дверцей со стороны водителя и темной фигурой за рулем.
Фургон с закрытой дверцей и пустым сиденьем водителя.
Та же самая сцена в течение одной минуты.
Крупный мужчина в комбинезоне, противогазе и капюшоне, целиком закрывающем голову, берет на плечо баллон со шлангом и везет чемодан на колесиках к дому Иванова.
Фургон стоит в служебном проезде.
Та же самая сцена в течение пяти минут.
Акробатический этюд кошки.
Фургон.
Фургон в течение еще одной минуты.
Тот же самый мужчина в той же самой экипировке возвращается к фургону.
Фургон.
Фигура в комбинезоне и противогазе забирается на место водителя.
Фургон уезжает, водитель снял противогаз, вместо лица пятно.
Пустой служебный проезд.
Кошка.
Подбоченившийся швейцар.
Пустой служебный проезд.
Кошка.
Время 10.56.30. Продолжительность записи – одиннадцать минут. Семь минут риска для водителя.
– Когда вы допрашивали персонал, они не упоминали о дезинсекторе? – спросил Хоффман. – А о фумигаторе? Ну о том, кто уничтожает насекомых?
– Нет. А нельзя ли увеличить изображение мужчины, двигающегося от фургона к дому?
Хоффман так и сделал. Аркадий удивлялся, как ему удается работать такими толстыми пальцами на клавиатуре, но работал Бобби быстро.
– А голову? – попросил Аркадий.
С помощью курсора Хоффман обвел кружком голову водителя и увеличил противогаз с глазницами и двумя блестящими фильтрами.
– А еще больше?
– Да сколько вам угодно, но кадр будет зернистый. Чертов дезинсектор.
– Это не противогаз дезинсектора.
– Можно увеличить баллон?
При увеличении на горлышке баллона стала видна предупредительная табличка фумигации.
– А чемодан?
Чемодан был разукрашен изображениями сдохших крыс и тараканов. В сторону дома чемодан катили. А обратно тащили, вспомнил Аркадий.