– А если он мне понадобится?
– Не ввязывайся в переделки.
Чувствуя, что голова стала работать получше, Аркадий поехал в кафе, где нашел Бобби Хоффмана и Якова, налегающих на черный кофе из-за отсутствия кошерной пищи.
– Я подсчитал, – сказал Бобби Аркадию, – если отец Якова находился здесь, когда красные потопили паром с евреями, и это был 1919-й или 1920 год, тогда Якову за восемьдесят. Понятия не имел, что он такой старый.
– Он, кажется, знает свое дело.
– Написал книгу. А ты глядишь на него и думаешь: «Все, что нужно этому парню, – это сесть в шезлонге на пляже в Тель-Авиве, задремать и спокойно умереть». Как чувствуешь себя, Ренко?
Яков поднял немигающий взгляд василиска.
– Он чувствует себя прекрасно.
– Я чувствую себя прекрасно, – повторил Аркадий. Несмотря на коллекцию синяков, именно так он себя и чувствовал.
Яков был опрятен, как пенсионер, который вышел прогуляться и покормить голубей, зато лицо и одежда Бобби были помятыми, а одна рука была сильно опухшей.
– Что случилось?
– Пчелы. – Бобби пренебрежительно повел плечами. – Ничего не имею против пчел. Ну как насчет Ободовского? Что он делает в Киеве?
– Антон делает именно то, что может делать любой человек его положения, когда посещает родной город. Сорит деньгами, гуляет с девушкой.
– С гигиенистом?
– Совершенно верно. Мы не в России. Ни Виктор, ни я не имеем полномочий, чтобы арестовать или допросить Антона.
– Я не собираюсь его допрашивать, мне он нужен мертвым, – прошептал Бобби. – Вы можете это сделать в любом месте. Я здесь в большой опасности. Дело стоит на месте. Два моих русских полицейских распивают чаи, разгуливают по аллеям. Я отдаю в ваши руки Кузьмичева, а он не нужен. Вы видите Ободовского, но не трогаете его. От вас мало толку, поэтому вам и не платят.
– Кофе. – Яков принес Аркадию чашечку. Официантки не было.
– Яков здесь молится всю ночь. Смазывает свой пистолет и молится. Вы с ним два сапога пара.
– Вчера у тебя выдержки было побольше, – сказал Аркадий.
– Больше не могу.
– Тогда скажи, что делал здесь в прошлом году.
– Не твое дело. – Бобби наклонился, чтобы глянуть в окно. – Дождь, радиация, прохудившиеся крыши. Достало.
Милицейская машина припарковалась рядом с разбитым «ниссаном» Якова. Из нее медленно вылез капитан Марченко, словно позируя для картины «Казак на рассвете». Многое ускользнуло от внимания Марченко – перерезанное горло, следы шин и ног на месте убийства, но два новеньких обитателя зоны тем не менее бросились ему в глаза. Капитан вошел в кафе и изобразил дружелюбное удивление при виде Бобби и его спутников, как человек, который видит барашка и предвкушает отбивные из него. Марченко направился прямо к ним.
– Ренко, пожалуйста, познакомьте меня со своими друзьями.
Аркадий взглянул на Бобби, молчаливо спрашивая, как его лучше представить.
– Я Ицхак Бродский, а моего коллегу зовут Хаим Вейцман, – вступил в разговор Яков. – Мистер Вейцман говорит только на иврите и по-английски.
– Не по-украински? И даже не по-русски?
– Я перевожу.
– А вы, Ренко, тоже говорите на иврите и по-английски?
– Немного по-английски.
– С вас станется, – сказал капитан, словно английский язык был черной меткой. – Это ваши друзья?
– Вейцман – приятель моего друга, – вовсю импровизировал Аркадий. – Узнал, что я здесь, и приехал навестить еврейскую могилу.
– И переночевал не одну, а уже пару ночей, не известив милицию. Я говорил с Ванко. – Марченко повернулся к Якову: – Можно взглянуть на ваши паспорта? – Капитан тщательно изучил документы, демонстрируя свою власть. Откашлялся. – Превосходно. Знаете, я часто говорю, что нам следует быть особенно радушными с нашими еврейскими гостями.
– А другие гости бывают? – спросил Аркадий.
– Специалисты по зараженным местностям, – последовал ответ капитана.
Продолжая улыбаться, Марченко возвратил паспорта и добавил к ним свою визитную карточку.
– Мистер Бродский, пожалуйста, возьмите мою визитку с номером рабочего телефона и факса. Если позвоните, я смогу организовать гораздо лучшее размещение и, может быть, однодневное посещение для более многочисленной группы, правда, под строгим контролем, естественно, из-за радиации. Прошлым летом здесь было хорошо. Клубники – море. – Если капитан рассчитывал на благодарный ответ Якова, то не дождался его. – Во всяком случае, хорошо, что дождь заканчивается. Будем надеяться, что нам не понадобится Ной со своим ковчегом, да? Ну, господа, честь имею. Ренко, вы никуда не собирались?
– Нет.
– А вот я так не думаю.
Когда капитан сел в машину, Бобби помахал ему и пробормотал:
– Засранец.
– Сколько у тебя паспортов, Бобби? – спросил Аркадий.
– Хватает.
– Это хорошо, потому что мозги капитана похожи на лампочку в туалете, которая то горит, то гаснет. В этот раз она не горела, а в следующий может зажечься, и тогда Марченко установит связь между Тимофеевым, мной и вами. Проверит ваши документы или позвонит Ожогину. Может быть, разумнее сейчас уйти.
– Подождем. Кстати, и Ной тоже был засранцем.
– Ной? – удивился Аркадий. Это было новое обвинение.
– Он не спорил.
– Разве Ной должен был спорить?
– Авррам спорит с Богом и молит Его не убивать всех жителей в Содоме и Гоморре, – объяснил Яков. – Моисей умоляет Бога не убивать поклонявшихся золотому тельцу. Но Бог велит Ною построить ковчег, потому что Он намерен устроить потоп, а что говорит Ной? Ни слова.
– Ни слова, – повторил Бобби. – И Ной спасает минимум. Ну и паршивец.
Возможно, Ева пришла к Панасенко осмотреть Романа, но во время грозы корова выскочила и потоптала огород. Вот почему Мария с Евой работали на огороде, стараясь спасти все, что можно. Вскоре к ним присоединился и Аркадий. Воздух был горячий и одновременно влажный, земля сырая и истекающая соками, а каждый шаг отдавался острым запахом раздавленной мяты или ромашки.
Пожилые супруги разбили огород на ровные, как по линейке, ряды свеклы, картошки, капусты, лука, чеснока и укропа – овощи первой необходимости. Там же, на грядках, росли сельдерей, петрушка, горчица и хрен – для придания вкуса жизни, бычья трава – для водки, мак – для хлеба. Все это было потоптано коровой. Корнеплоды следовало вновь посадить на место, а зелень спасти. Там, где стояли лужицы, Роман сделал мотыгой канавки.
Мария повязала голову одним платком, а поясницу – другим, в который клала то, что подбирала. Ева сняла свой медицинский халат и туфли, оставшись босиком в тенниске и шортах, без шарфика.