Как только Тадаве сообщили по рации, что командир борта двадцать два тринадцать произнес слово «магнит», он бросился к машине — все летчики на линии были проинструктированы: в случае попытки угона в любом случае произнести слово «магнит».
Информация Костенко и сообщение Козакова опоздали примерно на сорок секунд: командир борта начал принимать сообщение с земли о «геологе», когда бандит забирал у него пистолет, и более всего он боялся, что тот сорвет его наушники, но, к счастью, бандит взял наушники второго пилота, а командир прижал подбородком кнопку — благо, Кротов целил ему теперь в висок, поворот головы вниз был оправдан, поэтому земля — как он считал — слышит весь его разговор с бандитом.
— Алло, борт двадцать два тринадцать, вы потеряли курс, вы идете в горы, дайте указание второму пилоту определиться без магнитного компаса, берите на десять градусов влево, но будьте осторожны, не прерывайте с нами связи, вы в пятидесяти километрах от границы.
— Земля, вас понял, — ответил командир и резко положил самолет влево.
Кротов нащупал рукой планшетку с картой, которая висела сбоку от кресла второго пилота, бросил ее на сиденье, начал изучать красные линии, нанесенные на нее штурманом.
— Сколько лету до границы?
— Пятнадцать минут.
— Спускайся на бреющий.
— Дай-ка я выйду, а? И ты сам спускайся, если кончил Осоавиахим. Я бить пассажиров не намерен. Обыщи меня, оружия нет, запрись и сажай машину сам.
— Алло, борт двадцать два тринадцать, вы движетесь в направлении госграницы, срочно уходите на пятнадцать градусов вправо.
— Вас понял, ухожу на пятнадцать градусов вправо…
— Я тебе уйду, — усмехнулся Кротов и пощекотал дулом седой висок командира. — Прямо!
— Я не знаю, что впереди… Может, горы…
— Опускайся вниз.
— Не буду я гробиться, — озлился пилот и чуть заметно нажал на педаль. Самолет повело вниз, Кротов почувствовал, что его отрывает от пола, он вцепился рукой в ворот командирской куртки, закричал:
— Ты что, сука?!
— Яма это, — ответил пилот и выровнял самолет, взяв еще круче вправо.
— Алло, алло, борт, вы следуете в направлении границы, говорит служба погранзоны, дайте вашу волну, выходите на связь по двенадцать сорок, как слышите, прием?
— Что отвечать? — спросил пилот.
— Молчи.
— Алло, алло, борт, вы в пяти километрах от границы, немедленно поверните назад, алло, как слышите?!
— Молчи, — повторил Кротов шепотом, — молчи, пилот, молчи…
…И вдруг в наушниках возник жесткий голос с иностранным акцентом:
— Со стороны России в воздушное пространство вторгся самолет, пассажирский, типа АН-2. Команда, вы слышите нас?
— Отвечай, что слышим, — сказал Кротов.
— Да, мы слышим вас.
— В связи с чем отклонились от курса и нарушили воздушное пространство? Ложный ответ позволит нам применить особые меры.
Кротов перехватил воздух, только сейчас почувствовал, как тяжело дышать:
— Отвечай: мы просим посадки.
— Я так не отвечу.
— Отвечай, гад, как я говорю!
— Ну, сволочь, ну, гад, — ответил командир. — Я им скажу, что меня принудили так лететь. Силой.
— Хорошо, ответь, что на борту пассажир, выбравший свободу.
Командир покашлял, сказал в микрофон:
— На борту находится пассажир, вынудивший меня пересечь границу. Наш борт принадлежит Аэрофлоту Советского Союза.
— Если на борту есть убитые, мы не разрешим посадку и не примем вас…
— Отвечай, что ни убитых, ни раненых нет.
— На борту убитых нет, — ответил командир.
— Предупредите того господина, который заставил вас пересечь границу, что он предстанет перед нашим судом — в любом случае.
— Хорошо, я передам. Да он сам все слышит.
Кротов сказал:
— Я готов предстать перед их судом, передай им, но прошу гарантии, что я не буду выдан Советам.
— Он готов предстать перед вашим судом, но требует, чтоб вы не выдавали его Советам.
— Ждите нашего ответа.
— Сколько ждать, у меня горючее на исходе…
— Ждите нашего ответа, — монотонно повторили с земли.
— А мне куда идти? — устало, безликим голосом спрашивал молчащую землю командир. — Вперед или круги давать? В каком радиусе, направление дайте, эшелон, высоту, параметры.
— Кружите, не спускаясь к земле, из облачности не выходить, в случае, если пойдете самовольно по курсам сорок три или сорок пять, вынуждены будем открыть огонь…
— База, — вслух сказал командир, — боятся.
Кротов стремительно обернулся, почувствовав на себе взгляд. Штурман действительно пытался подняться, завороженно глядя на спину Кротова. Тот, выругавшись, снова ударил парня.
— Ну скотина, — сказал командир, — ну, нелюдь… Если убил — отдадут тебя там, под расстрел отдадут, гадюку, как такого земля носит.
— Не убил, — ответил Кротов, оглянувшись, — дышит. Я оглушил его.
— Борт русского самолета, в случае если у вас нет жертв и человек, желающий просить политическое убежище, не применял огнестрельное или холодное оружие, он будет судим, но выдан России не будет. Берите курс двадцать четыре и начинайте снижение, не уходя из того сектора, в котором сейчас находитесь.
Когда облака кончились, Кротов увидал горы, одни горы, а в горах две узкие взлетно-посадочные полосы. У левой, в самом ее конце, стояло два маленьких аккуратных коттеджа, увитых виноградом.
— У девки оружие есть? — спросил Кротов, кусая губы.
— У кого?
— У проводницы?
— Нет.
— Если есть — пристрелю, и меня оправдают, самооборона.
— Нет у нее оружия.
Когда самолет, вздрогнув, остановился и Кротов увидел, как высокий мужчина в элегантном костюме неторопливо отделился от группы и двинулся к самолету, счастье сделало его горячим, словно вошел в парную с мороза.
— Подними руки, — сказал он командиру.
Тот послушно руки поднял. Кротов, не выпуская из левой руки пистолет, достал из кармана веревку с заранее заготовленным кольцом, продел обе руки командира в это кольцо, затянул его, обмотал кисти еще несколько раз, сунул пистолет в карман, завязал веревку своим особым узлом, парашютным, геленовским, надежным; пятясь, подошел к двери, распахнул ее, резко обернулся: навел пистолет на пассажиров, не вынимая левой руки из кармана.
— Граждане, сейчас вы улетите домой. У кого из мужчин есть ножи, встаньте.