Дальнейший допрос Дерябина никаких результатов не дал.
В три часа ночи Жукова разбудили — на связь по рации вызывал научно-технический отдел управления.
— Судя по дактилоскопии, — записывал радист, — убитым был Минчаков Михаил Иванович, 1938 года рождения, шофер, осужден за наезд.
Дерябина будили долго — храпел он богатырски, грудь вздымалась ровно, как океанский прибой. Открыв глаза, он не сразу понял, чего от него хотят Костенко и Жуков, норовил повернуться на бок, по-младенчески чмокал губами, ладошку подкладывал под щеку.
— Да не спи же! — озлился, наконец, Жуков. — Того коротышку Минчаков звали?
Сначала Дерябин нахмурился, потом широко открыл глаза, резко поднялся с кровати:
— Точно! Миня! Минчак!
— Откуда он в Магадан прилетел? — спросил Костенко.
— Ей-богу, не говорил! Погодите, он вроде б улетал. Точно, говорил, на Большую землю подается.
— Ну-ка, Спиридон, ты по порядку все теперь вспомни: тут каждая мелочь важна, — сказал Жуков. — Теперь легче тебе будет, кончик мы ухватили.
— Против меня копаете? — спросил Дерябин, одеваясь. — Или я — в чистоте для вас?
— Вроде бы вы ни при чем, — сказал Костенко.
— Он при деньгах был? — спросил Жуков. — Не помнишь, Спиридон?
— А говорите — чистый… Ясное дело, капканы ставите… Неужто думаете, на мокруху пойду? Я ж в полной завязке, зарабатываю по шестьсот в месяц.
— А после аэродрома, когда в ресторане с Минчаком кончил гулять, ни копейки в карманах не осталось, — заметил Жуков.
— Да разве я с ним одним гулял?! Сколько народу напоил?! Роту, ей-богу, роту целую сквозь свой стол пропустил! Если б я его молотнул — зачем мне сюда возвращаться? Я б к маме полетел. Да вы буфетчика в ресторане спросите, он меня вниз сволок, когда я за столом уснул… Может, он Миню помнит?
— Спросим, — пообещал Костенко. — Обязательно. Только припомни, что тебе Миня говорил? О чем? О ком?
— Говорить-то говорил, да не помню что… Истый крест, помнил бы — помог. Про Дину помню, а потом — провал…
— Давай, давай, — сказал Жуков, — напрягись, «Простата»…
— Погоди, — лязгающе застегнув офицерский ремень, сказал Дерябин, — вспомнил. Тогда ж рейс отменили, снег валил, поэтому и гудеж шел… Или перенесли на утро, или отменили… И я б улетел, и Миня… Точно, буран начался, в диспетчерской сказали, что до утра откладывается, ну и понеслось — Россия! Она — стихия, и мы стихийные.
— Сколько классов кончил? — спросил Жуков.
— Фюнф, — ответил Дерябин. — Неполно-среднее, так пишу в самодоносках.
Костенко рассмеялся:
— Это про анкету?
— А про чего ж еще? Про нее, родимую — ври, не хочу, зато подшита, и обратно в характеристике: «Выдержан, хорошие показатели, привлекался, но смыл».
— Слушайте, а Миня за столом платил? — спросил Костенко.
— Он платить хотел, что правда, то правда. Но я выступал тогда, запретил ему и копейку тратить. А пачки денег у него были здоровые, он их с трудом из кармана доставал, как винт вывинчивал. Я-то все просадил… А может, потерял…
— Почему в милицию не заявил, что деньги пропали, Спиридон? — спросил Жуков.
— Я было думал… А потом похмелился и ну, решил, всех к едрене фене — затаскаете…
— А Минчакова утром уже не было? — спросил Костенко.
— Нет. Не было, — ответил Дерябин убежденно. — Неужто погубили масенького?
— Дерябин, — еще ближе подавшись к Спиридону, тихо сказал Костенко, — а тебе Загибалов что предлагал власти сдать? Золото?
— Раскололся, — покачал головой Дерябин, — до задницы, гляжу, раскололся… Самородок я нашел, ну и думал с собой взять, а он говорил, продай власти…
— Продали?
— Мине продал, — ответил Дерябин. — Вроде бы за пять косых, пьяный дурак, отдал… Потому руки-то его и запомнил, иначе б разве осталась в памяти эта Дина?! У него «Д» на руке было наколото, про «Д» сейчас точно вспомнил…
«Магадан. Костенко.
По месту нахождения. Минчаков освобожден из колонии досрочно. По наведенным справкам жил и работал — после освобождения — в поселке Знаменское.
Тадава».
«Поселок Знаменское, дежурному по отделению.
Срочно установите в сберкассе поселка, когда и сколько снял со своего счета Минчаков Михаил Иванович, взял ли наличными или положил на аккредитивы.
Костенко, Жуков».
Дежурный в Знаменском оказался парень быстрый. Он пришел в дом заведующего сберкассой Зусмана в шесть утра, а в шесть сорок вызвал к рации Жукова — имя Костенко ему ничего не говорило.
— Минчаков снял со своего текущего счета 4592 пятнадцать тысяч рублей 12 октября прошлого года. Деньги положил на три аккредитива, номера 56124/21, 75215/44, 94228/97 в тот же день, товарищ Жуков.
— С вами говорит Костенко…
— Кто, кто?!
— Костенко.
— Откуда вы? — поинтересовался дежурный.
— Из Москвы.
— А Жуков где?
— Рядом.
— Как в Москве дела? Тепло уж небось? — дежурный перешел на лирику.
— Тепло! — рявкнул в рацию Жуков. — Вы начните опрашивать всех, видавших Минчакова перед отъездом, мы сейчас к вам вылетаем. Как у вас погодные условия?
— Сядете. Снег начался с дождем, но мы фарами посветим.
Фары были, однако, едва видны, вертолетик болтало из стороны в сторону, ветер шквальный.
— Не сядем, — прокричал пилот штурману.
Жуков услышал, крикнул:
— Надо сесть!
— Не надо, — сказал Костенко. — Что это за манера давать категорические советы? Вы пилот или он?
Жуков усмехнулся:
— Боитесь, что ль?
— Конечно. А вы — нет?
— Мы здесь привычные.
— Я, знаете, тоже привычный, только гробиться зазря не хочу.
Жуков, видимо, перед вылетом выпил, озорничал поэтому.
— Ребята, — прокричал он пилотам, — полковник боятся, велят поворачивать назад!
Пилоты назад не повернули, начали зависать.
Спускались медленно, болтало.
— Бутылка-то есть? — спросил Костенко.
Жуков достал из кармана плоскую фляжку:
— Спирт. Дышите потом глубже.
— Вы меня кончайте учить, — усмехнулся Костенко, — ишь, Монтень выискался.
— Как вас не учить, коли первый раз на Севере!