— Отвечаю на ваш вопрос, — сказал наконец Костенко, разложив на столе бланки для допроса. — Ваше заявление в прокуратуру мною было передано в тот же день — вы потом сможете это проверить по входящему номеру. Ответ на ваше заявление еще не поступил: видимо, слишком маленький срок прошел. Нарушения процессуальных норм, таким образом, нет.
— Я не буду отвечать на ваши вопросы до тех пор, пока не получу ответ из прокуратуры.
— Пожалуйста, напишите мне это на отдельном листочке. Вот на этом.
— Я больше писать ничего не буду.
— Ну и ладно, — согласился Костенко. — Спасибо вам. Этим вы облегчаете мою задачу: есть основание просить прокуратуру о превращении вашего задержания в арест. Эту статью кодекса помните?
Эту статью Кешалава не помнил, и Костенко сразу же понял это. Он позвонил к дежурному и попросил вызвать конвой, чтобы задержанного увели в камеру.
— Хорошо, — сказал Кешалава, — я отвечу на ваши вопросы. Надеюсь, после этого вы отпустите меня?
— Это будет зависеть от того, что вы мне ответите. Вот распишитесь, пожалуйста. Об ответственности перед законом за дачу ложных показаний. Нет, не здесь — ниже.
Разбирая заключение экспертиз, просматривая еще раз бумажки, разложенные перед ним со странными, понятными одному лишь ему записями, Костенко — это с ним бывало в минуты отчаянно плохого настроения — твердо поверил, что сейчас он прижмет Кешалаву, прижмет на улике, которая позволит ему убедить прокуратуру и получить санкцию на арест. Только нельзя торопить события, сейчас все решит соревнование выдержек.
У Костенко бывали в жизни тяжелые дни, когда он не мог спать по ночам, терзаясь мыслью, что в камере сидит невиновный человек, а он, Костенко, арестовавший этого человека, лежит себе под теплым одеялом, покуривает и прислушивается к тому, как листва жестяно шелестит за окном. Сажать в тюрьму невиновных людей — зверство и подлость. Последнее время он несколько раз ловил себя на мысли: а почему же виновность этого красивого, воспитанного парня, так спокойно и уверенно, именно уверенно держащего себя на допросе, не вызывает у него сомнений? «А вдруг не он?»
Костенко проверял Торопову — лейтенант Рябинина прошлась по всем знакомым актрисы: «Душенька, бессребреница, честная и открытая, истинно русская актриса; уходила из двух театров в более низкооплачиваемые только потому, что не хотела играть «макулатурные» роли; никогда не лжет, всегда — правду в глаза… Морально? Сколько вокруг нее вилось да и сейчас вьется солидных людей, так нет, влюбилась в рядового актера, комнату уже три года снимают в полуподвале». Дежурная в гостинице категорически утверждала, что весь вечер сидела на своем месте и никто, кроме Кешалавы, в номер Тороповой не входил. Костенко пригласил Торопову к себе и долго беседовал с нею обо всех обстоятельствах той памятной ночи в Сухуми.
— Может быть, он был просто пьян? — задумчиво сказала Торопова. — Может быть, не надо так строго судить его.
— Вот так даже? — удивился Костенко. — Всепрощение и благость?
— Просто жаль человека. Он был таким тактичным и внимательным весь вечер; с ним произошла какая-то странная метаморфоза у меня в номере — он стал совсем иным. Я испугалась его. Не всякому актеру дано так сыграть перевоплощение из человека в зверя.
— Значит, пощадим зверя?
— Поругайте его хорошенько — и достаточно. Это ему урок на всю жизнь.
— А то, что он камни из кармана пригоршнями доставал, — это вас не смущает?
— Единственно это и смущает.
— Вот видите. Прошу вас, если получите письмо с просьбой простить его, отказаться от своих прежних показаний, вы позвоните мне сразу же, ладно?»
…Костенко закурил, продолжая разглядывать Кешалаву в упор.
— Так, — сказал он, дождавшись, пока высохли чернила на бланке допроса, — хорошо. Поскольку, как я убедился, вы относитесь к категории клиентов хлопотных, то мне придется просить вас подписывать все ваши ответы. Нет возражений?
— Пожалуйста, — ответил Кешалава, плотнее усаживаясь на стуле.
— Вы утверждали, что все последние месяцы провели на побережье, отдыхая после серьезного заболевания?
— Да.
— Распишитесь. Спасибо. Вы согласны с заключением профессора Лебедева, что вы сейчас совершенно здоровы?
— Да.
— Распишитесь. Угнетенного настроения нет?
— Нет.
— Сон восстановился?
— Да.
— Распишитесь. В половом смысле?
— На этот вопрос я отказываюсь отвечать.
— Почему?
— Я считаю этот вопрос бестактным и не имеющим отношения к делу.
— Я же говорил вам, что в течение последних двух месяцев в Туапсе, Москве, Сочи и Ленинграде прошел ряд изнасилований, аналогичных — по предварительной фазе — тому, из-за которого я задержал вас.
Костенко заметил, как глаза Кешалавы — напряженные, собранные — на какое-то мгновение стали иными.
«Как держится, а?! — поразился Костенко. — Я ему второй раз такого червя пускаю, а он держится. Другой бы хоть вздохнул облегченно».
— Значит, вы продолжаете подозревать меня в изнасиловании?
«То-то, — удовлетворенно подумал Костенко, — хоть в слове дрогнул».
— Вы не ответили на мой вопрос: вы никогда не жаловались на половые анормальности?
— Вас интересует, не являюсь ли я половым психопатом? Нет. Половыми психопатами являются, как мне кажется, несколько недоразвитые люди. Кстати, что с моим пиджаком? Много следов крови?
— Я вам отвечу. После отвечу. Пока что мы вернемся к истории вашей болезни. Когда вы отказались от медикаментов?
— Когда уехал на море.
— Значит, последние два месяца лекарств не принимали?
— Нет, какое-то время еще принимал.
— Когда вы прекратили прием лекарств?
— Я опять-таки не понимаю, какое все это имеет отношение к делу?
— Прямое, Кешалава. Чтобы вы не писали писем в Министерство здравоохранения по поводу жестокости милиции: арестовали больного человека. Тогда мне придется сажать вас на экспертизу в клинику Кащенко, а это еще три месяца. Я хочу оградить себя от всякого рода ненужных сложностей,
— Я повторяю, что сейчас совершенно здоров. Последний месяц я отказался от приема лекарств, чтобы организм не привыкал к их постоянному воздействию.
— Вы отказались от приема всех лекарств?
— Да.
— Распишитесь. Вы никогда не пользовались наркотиками?
— Нет.
— Распишитесь. Перечислите, какими лекарствами вы пользовались.
— Седуксен, триоксазин, настойка валерианового корня.
— Это все?