Анохина помогла Фомину избавиться от «лифчика». Перетянула левую руку у самого предплечья резиновым жгутом. Найденными в аптечке маленькими ножницами принялась резать рукав рубашки, набухший кровью. Затем, как заправская медсестра, ловко обработала рану – пулевое отверстие несколько выше локтя – антисептиком, после чего приложила тампон и принялась бинтовать.
– Вот, – сказала Анохина, закрепив бинтовую повязку. – До свадьбы точно заживет, – она покраснела. – То есть… все будет хорошо, я это хотела сказать.
Волков прислушался к звукам; вокруг них воцарилась тишина. А может, он оглох, может, он не слышит того, что слышат другие?
– Волков, это Звягин! – вдруг отчетливо прозвучал в наушнике голос. – Ты как там, живой?
– Живой, – сказал Алексей. – Гоблинов, кажется, всех положили… Звягин, свяжись сам со взрывотехниками! Пусть срочно подъезжают… тут им будет чем заняться.
– Добро, передам! Потери есть?
– Тут у меня «трехсотый»… из наших. – Вспомнив о раненом патрульном, он уточнил: – Два «трехсотых», и это как минимум. Про другие потери я пока не в курсе.
Волков и Анохина, поддерживая под здоровую руку ветерана, левое плечо которого белело свежими бинтами, направились к карете «Скорой», остановившейся там, где совсем недавно стоял «Форд».
По дороге из центра, оглашая окрестности звуками сирен, мигая проблесковыми маячками, к гаражам ехала целая колонна служебного транспорта.
– Конечно, все будет хорошо, – несколько запоздало реагируя на реплику напарницы, сказал Волков. – А иначе и быть не может…