Когда-то у него была жена, потом постоянная подруга, а теперь осталась лишь приходящая, которую звали Зоя. Сначала Зоя хотела выйти за Трембача замуж, но он все не звал, и теперь она уже и сама не знала, пошла бы за него или нет, если бы он попросил. Она работала бухгалтером в том же техникуме, была вдовой и воспитывала сына Игоря, которому исполнилось восемнадцать, и воспитывать его уже стало поздно. Игорь был неплохим парнем, только очень ленивым и расслабленным, как многие из его поколения. Но зато не наркоманил, не пил, не ходил по казино, а оттягивался, лежа в наушниках на диване в своей комнате и слушая «хеви метал».
Зоя приходила к Трембачу, готовила еду, прибирала, стирала и гладила его рубашки. Она была спокойной женщиой, но очень обидчивой. Иногда Трембач замечал, что Зоя с ним не разговаривает. Он, понимая, что обидел ее неосторожным словом, пытался и так загладить свою вину, и эдак, но Зоя молчала, стиснув зубы. Трембачу было неуютно, когда на него сердились. У него начиналась депрессия. «Ну, скажи хоть что-нибудь! Не молчи! – убеждал он Зою. – Ну, виноват я, ну сволочь, согласен, а ты королева. Пьяный был, не помню ни черта, что я такого сказал? Прости, если можешь!» И он ронял голову на грудь. Зоя, поджав губы, молча вытирала посуду. Даже в позе ее угадывался упрек.
– Она убивает меня своим молчанием, – жаловался Трембач другу Витьку. – Она молчит, а мне выть хочется!
– Пусть лучше молчит, чем пасть разевает, – отвечал грубый Витек. – Моя как разинет хлеборезку, как завизжит, так убил бы, чесслово, и рука бы не дрогнула! Стервида! Скажи спасибо, что твоя молчит.
Зоя обижается и уже две недели не приходит. Витек лежит в больнице с приступом язвы желудка, во власти врачей и стервиды. Трембач вчера зашел проведать его, так стервида, поверите, с места не сдвинулась, сидела, как бельмо на глазу, пасла его, чтоб они, не дай бог, не это самое… Так и унес непочатую в портфеле, провожаемый взглядами обоих – раненым Витька и торжествующе-подозрительным стервиды. Настроение было препоганое. Хоть Рюмчик, живая душа, поддерживает компанию. Трембач протянул руку и погладил кота по спине.
Люська, стоя на коленях на кафельном полу общей уборной, яростно терла мочалкой унитаз, резко вскидывая голову, чтобы отбросить с потного лба обесцвеченные перекисью пряди волос, и вытирала разгоряченное лицо о собственное плечо. Ярко-красная мочалка, синие резиновые перчатки, белый сияющий унитаз в мыльной пене – зрелище по накалу красок вполне импрессионистское.
– Убью, – бормотала Люська, споро двигая руками, – убью паскуду, которая не спускает воду и ссыт мимо! Поймаю и пообрываю яйца на…! Своими руками, и пусть тогда не жалуется! Закрыть и выдавать ключ по графику. Или вообще не давать. Лето на улице, иди сри на пустыре за огородами, нечего тут гадить и не спускать! И говорила же, предупреждала, пьянь подзаборная, алкаш хренов, химик гребаный! П-ф-ф-ф! – оттопырив губу, она пыталась сдуть упавшую на лоб непослушную прядь. – П-ф-ф-ф! Жара чертова, когда же это пекло кончится, сил никаких не осталось! А ведь лето еще впереди! – Люська переключилась на погоду, жалуясь на жару и отсутствие дождей.
В дверь деликатно постучали. Она оторвалась от своего занятия, выпрямилась и рявкнула:
– А ну, кому это так приспичило?
За дверью было тихо, никто не отозвался, потом прошаркали осторожные шаги – кто-то удалялся на цыпочках, видимо, решив отправиться за огороды. Люська рассмеялась.
У Людмилы Ивановны Кочетковой была нелегкая жизнь и взрывной характер. Выходить из трудных жизненных ситуаций ей приходилось самой, не рассчитывая на чью-либо поддержку, и главным ее жизненным правилом стало выкричать громко и визгливо все свои проблемы, причем чем громче, тем лучше, и не один раз. В определенный момент наступало просветление, и она представляла, что нужно делать дальше. Крик прекращался, и Люська начинала действовать.
Она всю жизнь была Люськой – и в семнадцать лет, когда перепуганным насмерть деревенским заморышем-сиротой приехала в город наниматься в санитарки в больницу, где работала ее тетка, сестра покойной матери. Постой, когда же это было? Е-мое! Тридцатник натикало! А кажется, только вчера. Ну, жизнь! Чего только не было! И неудачное замужество, и несчастье с Васенькой, и вечная нехватка денег на лекарства… Спасибо, Станислав Сигизмундович помогал, единственный друг, ближе отца родного. Официанткой вкалывала в ресторане, с ног падала от усталости, от заведующего, кобеля паршивого, отбивалась, а мысли все о Васеньке – как он там? Не плачет ли? Вдруг Андреиха уснула, а сын из кроватки вывалился да лежит голенький на полу, кричит-надрывается? Люська, помня свое бесприютное детство в семье старшего брата, безумно любила сына. И стоило ей уйти из дома на работу и оставить Васеньку на попечение старой глухой Андреихи, как ей сразу же мерещилось, что с ним приключилась беда. Ожиданием несчастья были заняты все ее мысли, и накликала в конце концов!
Она работала во вторую смену, возвращалась домой около часу ночи. Андреиха, накормив и уложив мальчика спать, уходила к себе. Васенька спал крепко и просыпался только утром. А в тот раз все случилось иначе. Как было, толком никто не знал, а Васенька не умел рассказать. Видимо, он проснулся, испугался и заплакал. Ему было пять тогда, маленький еще. Звал мать, наверное, а никто не откликнулся. Он кричал и плакал, сполз с кровати и уже на полу потерял сознание. Люська притащилась с работы, отперла дверь, прислушалась. Тихо, как всегда. «Спит, – подумала она, – ненаглядный мой!» И на кухню, сумки разгружать.
И только потом пошла взглянуть на сына. А он лежит на полу и не дышит! Как она испугалась тогда! Ноги подломились, и она опустилась рядом с Васенькой. Схватила его, а он холодный, застыл весь, как лед! Она давай его трясти и кричать. И что делать, не сообразит. Потом кинулась на улицу к телефону-автомату «Скорую» вызывать. Слава богу, хоть исправный был!
Врач сказал, у сына истерический припадок. У детей с повышенной возбудимостью бывает. Перерастет. Но нужно создать условия. Питание, витамины, никаких стрессов, терпение и ласка. И лучше оставить ночную работу.
– А отец где? – спросил врач.
– Нет отца, – ответила Люська, испытывая такую боль оттого, что у мальчика ее нет папы, такую жалость к нему, обделенному отцовской лаской, что не выдержала и разрыдалась.
– Вы, мамаша, не убивайтесь, – сказал доктор, – ничего страшного не произошло. Мальчик хороший, маленький только для своего возраста. Вы к какой детской поликлинике относитесь? К пятой? Зайдите к заведующей, скажите, от Здоровенко, пусть ребенка обследуют, если надо – поставят на учет. Там и путевку в санаторий получите бесплатную, и лекарства. Все будет хорошо!
И действительно, все так и было, как сказал врач «Скорой помощи». Выправился Васенька. Люська бросила денежную работу в ресторане, перешла завстоловой на завод – тоже место доходное, хотя с прежним не сравнить. Станислав Сигизмундович постарался, устроил ее. И с мальчиком сидел, когда нужно было. Казалось, все ничего, а только через два года припадок повторился и с тех пор нет-нет да и случается опять. Не так чтобы часто, а раз-два в год. Теряет Васенька сознание, часами лежит, как неживой. Люська куда только его не возила! И Станислав Сигизмундович травами отпаивал. Вроде помогало, припадков по полгода не было, а то и целый год, а потом все начиналось снова. И за что, за какие грехи к мальчику подлая хворь привязалась? За ее, Люськины, грехи! А в пятнадцать у Васеньки ноги отнялись. Почему – не знают. Говорят разное. И ничего не помогает. Уж как Люська убивалась, не передать! И массажистку нанимала, и по знахаркам, и по курортам моталась! Да так ничего и не помогло. Васенька умный, ласковый вырос. Учился неплохо, школу закончил, техникой интересуется, компьютерами. Станислав Сигизмундович ему на семнадцатилетие подарил компьютер, вдвоем сидели, осваивали, в игры играли. Да и сейчас – что старый, что малый, оба кричат, смеются громко. А на экране человечки бегают, кричат, стреляют! Цирк! Васенька и курсы компьютерные закончил. Зарабатывает, программы пишет. Музыкой интересуется, друзей много, по компьютеру разговаривают, общаются. В шахматы со Станиславом Сигизмундовичем или с Ростиком, дружком своим школьным, играет. Ростик – умный, серьезный мальчик, брата воспитывает, и бизнес у него. Ездит Васенька по дому на своей американской коляске из гуманитарной помощи, тоже Станислав Сигизмундович устроил. Когда он привез коляску, Васенька нарадоваться не мог – автоматика, сама ездит, да не ездит, а летает! А пять лет назад машину купили с ручным управлением. Все бы ничего, а нет-нет да и подумает Люська иногда, что взрослый Васенька уже, двадцать восемь исполнилось, жену бы ему подыскать…