Андрей стоял у окна второго этажа корпуса баренцбургской больницы. Когда-то в этом поселке кипела жизнь: население его составляло не менее тысячи человек. Летом, когда приходили суда, в том числе и научно-исследовательские, количество народа возрастало в полтора, а то и в два раза. Нынче в Баренцбурге проживает от силы триста человек. Это связано и с падением добычи угля на местном руднике, и с недофинансированием, и с отсутствием комплексной программы развития «русского сектора» Шпицбергена. Но в последнее время пошла «движуха», стали выделяться средства на развитие туристической сферы, гранты на исследования… Появилось, кажется, понимание в высоких сферах, что такой стратегический важный форпост, каковым является Баренцбург (и в целом Шпицберген), нельзя терять ни в коем случае. Наоборот, учитывая разгорающуюся борьбу за богатства Арктики, за транспортные коридоры, шельфы и месторождения углеводородов, надо возвращать утраченные позиции, надо наращивать свое присутствие в этом нечужом для россиян уголке земного шара.
На Андрее белый халат, как и на его коллеге, прибывшем на Шпицберген одним рейсом с ним из Мурманска. Он, как и Андрей Юрьевич, имел соответствующие документы прикрытия, позволяющие одному из этих двоих практически свободно перемещаться по архипелагу под прикрытием должности командированного на Шпиц главы группы спасателей Мурманского ГУ МЧС, а другому участвовать в расследовании этих двух недавних ЧП, контачить с норвежскими коллегами и офисом сиссельмана, благо он имеет корочки сотрудника следственного управления СК по Мурманской области и соответствующие полномочия, подтвержденные по каналам МИДа и треста «Арктикуголь».
Чуть дальше, за их спинами – по коридору – находилась больничная палата, в которую определили доставленного сюда из поселка Пирамида Николая Пинчука. Человека, которого многие уже похоронили. Человека, который до сей минуты не мог толком рассказать, что же в действительности произошло в Пирамиде утром двадцать восьмого февраля. Который не мог – или не хотел – объяснить того, почему он сам вел себя столь странным образом. И главное – почему и от кого он прятался почти десять суток в крохотном закутке в цокольном этаже соседнего с сгоревшим ангаром строения…
Они вдвоем наблюдали через оконный проем за происходящим снаружи, неподалеку от больничного корпуса. Не успели еще замереть лопасти «еврокоптера» с норвежской эмблемой Свальбарда на борту, как из салона через открывшуюся дверку стали выбираться прибывшие в Баренцбург из соседнего Лонгйира норги.
Визитеров было четверо. Одеты в теплые пуховые куртки с отороченными мехом с расцветкой под стать норвежскому флагу. К ним подошла небольшая группа встречающих, среди которых генконсул Евдокимов и местный голова. Русские и норвежцы обменялись приветствиями и рукопожатиями. А затем они всей компанией двинулись к входу в здание из бежевого кирпича. Поднялись по сине-желтому крылечку – среди персонала, кстати, немало украинцев – и прошли в двери, рядом с которыми помещены таблички на двух языках: Barentsburg Mine Hospital, Drug-store, «Больница», «Аптека»…
– Не очень мне все это нравится, – сказал Андрей Юрьевич. – Надо было потянуть время! Хотя бы на сутки поздней сообщить норгам, что мы обнаружили одного из пропавших… Да и Пинчука мы толком не раскололи. Вдруг брякнет при норгах что-нибудь лишнее?
– Дипломатический политес… Опять же, если бы мы не уведомили офис сиссельмана о том, что нашли Пинчука, или затянули бы с этой вестью, у норвежцев появился бы повод выкатить нам претензии. Думаешь, мне самому это нравится? – коллега махнул в сердцах рукой. – Ладно, что уж теперь бухтеть? А Пинчука я строго предупредил, чтобы он не выкинул какое-нибудь коленце.
Андрей направился по коридору в соседнюю с той, где держали Пинчука, палату. Он будет слушать разговор через наушники установленной здесь его спецами записывающей аппаратуры, чтобы быть в курсе того, о чем будут говорить с счастливо избежавшим смерти сотрудником «Арктикугля» норвежцы. Ну а коллега, имеющий корочки сотрудника Следственного комитета при Прокуратуре РФ, остался стоять в коридоре, дожидаясь визитеров. Норвежцам, согласно достигнутой договоренности, разрешили задать несколько вопросов Николаю Пинчуку. Но делать это им придется в присутствии генерального консула и российского следователя…
Местный медик предупредил гостей, что привезенный спасателями из Пирамиды пациент чувствует себя еще не настолько хорошо, чтобы с ним можно было вести длительные разговоры. Максимальная продолжительность беседы – двадцать минут…
Первыми в палату, единственным обитателем которой был Пинчук, вошли, набросив белые халаты, генконсул России на архипелаге Шпицберген Евдокимов и губернатор Свальбарда Ингерман. Палата, в которой они оказались, была просторной – четырехместной. Пинчук лежал на койке у окна, остальные кровати аккуратно заправлены. Одет он в полосатую пижаму. Лицо осунувшееся, резко проступил кадык, тени под глазами, сами глаза ввалились, так что их выражения и не разобрать. Руки с проступившими венами и следами ссадин и царапин комкают край одеяла, которое он, кажется, предпочел бы и вовсе натянуть на голову, лишь бы никого не видеть, лишь бы никто его не трогал.
Выглядит он и вправду не очень хорошо… Все еще чем-то напуган. Или же переживает случившееся – мужик толком еще не пришел в себя.
Херр сиссельман, отсвечивая доброй улыбкой, поставил на прикроватную тумбочку пакет с гостинцами – шоколад, фрукты, соки… Пожал спасенному руку, произнес пару дежурных фраз на русском, которым он неплохо владеет, пожелал «скорейшего выздоровления». После чего они с российским генконсулом покинули палату и прошли в другое помещение, где за чашкой кофе могли поговорить с глазу на глаз.
Беседа норвежцев с Пинчуком продолжалась ровно двадцать минут, в соответствии с рекомендациями врача. Двое сотрудников Justis og Politidepartement – это были те самые криминалисты, что прилетели из Осло, те, кто наведывался в поселок Пирамида, – задавали вопросы поочередно. Человек из офиса сиссельмана, который прилетел четвертым в их компании, выступал в роли переводчика.
Один из норвежских криминалистов не только задавал вопросы, но и записывал происходящее на видео (на это было получено согласие от российской стороны). Их российский коллега, с которым познакомились еще в день прилета в аэропорту Лонгйира и вместе с которым они совсем еще недавно осматривали место происшествия в поселке Пирамида, тоже писал их беседу на цифровую камеру.
– Последний вопрос, херр Пинчук… Это вы убили вашего коллегу, Игоря Голышева?
Человек в полосатой пижаме, делающей его похожим на арестанта, шумно сглотнул.
– Я? – Он с трудом разлепил спекшиеся, покрытые коростой болячек губы. – Убил? Кого… Игоря?! Да вы что!..
Россиянин сначала неодобрительно посмотрел на того, кто задал через толмача этот явно провокационный вопрос. Затем, бросив взгляд на часы, сказал:
– Время вышло, господа. Предлагаю на этом закончить.
Норвежцы поднялись с табуреток, на которых они сидели, расположившись ближе к окну. Один из них что-то произнес, глядя на больного. Толмач тут же скороговоркой перевел: