– Ну да, – согласился Антон.
Они доедали щи молча.
– Слушай, Тош, а что ты сейчас будешь делать? – спросила Стелла, отставляя от себя пустую тарелку.
– Клиентов на остановке ждать. Только занятие это практически бесполезное: сейчас народу не будет, это как пить дать. Разве что ближе к вечеру потянутся… А что? Ты почему спрашиваешь? – Антон взял с подноса еще один пирожок, а Стелла достала из буфета бокалы, чайные ложки и заварку.
– Я вот что думаю, Тош: а что, если мы с тобой сейчас съездим в одно место?
– Ну, давай съездим…
– А почему ты не спрашиваешь, куда?
– Наташа, знаешь такую поговорку: если ты пришел к другу и сказал ему «пойдем», а друг спросил «куда?», не ходи с таким другом никуда.
– Слушай, классно сказано! Это где ты такое слышал?
– Не помню, но мне тоже понравилось. Поэтому я и не спрашиваю, куда едем. Поехали, если тебе надо.
Стелла посмотрела в глаза Антону. «Эх, хороший ты человек, – подумала она. – Жалко только, я не люблю тебя и никогда, наверное, не смогу полюбить. Слишком уж ты простецкий парень, весь как на ладони. Нет в тебе изюминки… И еще ты жутко ревнивый…»
Стелла чувствовала, что ревность Тошки ее просто раздражает. Вот когда ее ревновал Андрей, ей это даже нравилось: значит, любит. Глаза у него сразу загорались каким-то страстным огнем, он превращался в Отелло, готового задушить ее, и это предчувствие опасности только добавляло остроты в их отношения и адреналина в ее кровь. А Тошка… Разве так ревнуют?! Вот, например, тогда ночью, когда он полтора часа ждал ее возле подъезда. Он как-то уж чересчур быстро дал ей уговорить себя, увести домой… Разве Андрей успокоился бы вот так сразу?
Андрей… Перед ее глазами снова встало его лицо – красивое, смуглое, с соболиными бровями. Кто бы мог подумать, что такой видный парень окажется таким мерзавцем – бросит ее беременную?! Мало она сделала, что просто толкнула его сегодня, надо было еще и по физиономии ему съездить…
– Наташа! Наташ, ну ты чего задумалась-то? Над чем?
Какой все-таки Тошка зануда! Какая ему разница, над чем она задумалась?! Сидел бы себе, ел пирожки… Обжора!
– Чего?
– Я говорю: ты сегодня заваришь чай или всухомятку будем пирожками давиться?
– Господи, да заварю, конечно!
Девушка вышла в кухню и включила плиту, потом налила воды в чайник. Нет, с Тошкой жить – лучше сразу повеситься. Замучает своим занудством, достанет и отравит всю жизнь. У ее двоюродной сестры Таньки, что была старше Стеллы на четыре года, муж тоже был жутким занудой. Приходя с работы, он начинал с самого порога доставать жену всякой ерундой, на которую нормальный мужик и внимания не обратил бы:
– Тань, а почему тапочки не в ряд стоят, а как попало?.. Тань, а почему ты сегодня полы не вымыла? Что, вчера мыла? Так это было вчера, а сегодня они вон уже грязные… Тань, а где у нас программа? Нет ее под телевизором! Мы же договорились, что программа всегда будет лежать в одном и том же месте… А почему ты мне чай не в моей чашке подаешь? Нет, это не моя чашка, это мамина! Как это «какая разница»? Очень даже большая разница, из какой чашки пить! Каждый должен иметь свою чашку и пить только из своей, а то как-то, понимаешь, непорядок…
Стелла, когда бывала в гостях у Таньки, просто в ужас приходила от такого семейного счастья. И как только бедная сестра терпит такого зануду?! Уж она, Стелла, точно грохнула бы его на второй день после свадьбы. Может, Тошка зануда и не до такой степени, как Танькин Стасик, но все равно неприятно…
Нет, ей нравились парни с широкой душой, не замечающие ни тапочек, стоящих в прихожей в беспорядке, ни отсутствия программы телепередач под телевизором. Таким был Андрей – именно с широкой открытой душой. Во всяком случае, так ей тогда казалось… Черт! Опять она о нем!..
– Наташа, я готов ехать…
– Да, сейчас… Только пирожки в пакетик положу: возьмем с собой в дорогу…
От города до деревни Матрёнино – почти сто пятьдесят километров. Они ехали со средней скоростью шестьдесят километров в час: то летели на ста сорока, если дорога была свободной, то долго тащились за каким-нибудь длинномером на пятидесяти, не имея возможности обогнать его из-за узкой дороги и идущего навстречу транспорта. Наконец через два с небольшим часа они благополучно пролетели Матрёнино и поехали по трассе дальше, в сторону Сарафаново на кладбище. Оно показалось сразу за деревней, на большом пригорке, рядом с лесом. Стелла попросила Антона свернуть к нему.
Девушка шла по рядам среди могил, пока не дошла до своих. Здесь она остановилась и присела на деревянную скамеечку возле окрашенной низенькой ограды. За ней были могилы отца и Беллы. Антон тоже остановился и теперь смотрел на два больших деревянных креста, один из которых совсем почернел от времени.
– «Матвеев Дмитрий… Матвеева Белла…» – прочитал он. – Наташа, а кто это?
Девушка вздохнула, вспомнив, как, кажется, совсем недавно хоронили сестренку, как голосила мать, а все присутствующие утирали слезы.
– Это мои родственники. Садись, помянем их…
Некоторое время они сидели в полном молчании. Стелла смотрела на кресты, на овалы фотографий отца и Беллы. Антон терпеливо ждал. Наконец она достала из полиэтиленового пакета пирожки и протянула другу.
– Держи…
– А они тебе кто?
– Отец и сестра.
– А… Ну, это… как там говорят? Земля пухом?
Стелла кивнула. Некоторые и так говорят, хотя бабка Серафима всегда ворчала по этому поводу: мол, это – проклятое язычество! А добрым христианам подобает говорить: «Царствие небесное!» А вот мать говорила и так, и так, и считала, что слова должны идти из глубины души или сердца, а не по наущению какой-то там бабки Серафимы, которая, с одной стороны, повсюду трубит, что она верующая и тычет всем в нос своей святостью, а с другой, постоянно судит всех и вся, невзирая на то, что ее христианство, за которое она так ратует, учит никого не судить. Тогда, мол, и сам судим не будешь.
Сама Стелла предпочитала говорить о покойниках: «Вечная им память!» По ее мнению, это было что-то нейтральное, то, что примиряло и христиан, и язычников. Однажды услышав это выражение, она всегда говорила именно так.
– Наташа, ты о чем сейчас думаешь? Об отце и сестре?
Девушка посмотрела на Антона и кивнула.
– А как они погибли?
– Их убили…
– Убили? Ничего себе! Кто?
– Одного – водка, вторую – люди.
– Как это так? – опешил Антон. – Твою сестру убили? Но она была такой молодой… Сколько ей было?..
Он посмотрел на дату рождения и смерти Беллы, начал, беззвучно шевеля губами, подсчитывать про себя ее возраст.