Виталий влез в настройки телефона и стер в журнале все следы своего звонка. Потом вытер пот со лба, ощущая, как сверлит голову чудовищная боль, и, спотыкаясь на каждом шагу, побрел к дороге.
Чувствовал он себя отвратительно, а вдобавок ему было чертовски обидно, как отнесся к его беде Прокопенко. Сунули на самый опасный участок, не подстраховали и еще упрекают в том, что он, видишь ли, напортачил! Посмотрел бы он на них! После такого удара он имеет полное право взять тайм-аут, очухаться, сходить к врачу, но кого это интересует? У них на первом плане деньги, бабло, а люди, даже свои, ничего не значат. Вот так и живем, по закону джунглей… При этом Лоскутов понимал, что ослушаться не может и будет рыть землю зубами, даже если мозги из ушей потекут.
Дроздов встретил его на обочине, с любопытством осмотрел с головы до пят.
– Ну, как ты? Может, все-таки отвезти назад до Веселого? В медпункте врач посмотрит. А то вон зеленый весь, как та крокодила…
– Нет, спасибо, – буркнул Лоскутов, возвращая Дроздову телефон. – Лучше захвати меня, куда сам едешь. Мне по дороге.
– Уверен? Ну смотри! – покачал головой Дроздов. – Не вздумай у меня в машине дуба дать! Мне это не с руки, понимаешь? Во-первых, я тачку у друга взял, неудобно, если с покойником приеду, а во-вторых… Ну, не с руки, короче.
– Сам не хочу, – мрачно сказал Лоскутов. – Не планировал я на этой неделе помирать? Я только у тебя на заднем сиденье покемарю, ладно? А то голова раскалывается, сил нет! Отдых мне нужен, а не врач.
– А тачку твою приберут? Уверен? А то сам знаешь, какие теперь времена. Хоть и без колес, а уведут, глазом не успеешь моргнуть.
– Да хрен с ней, с тачкой! – сердито сказал Лоскутов, которого страшно утомляли сейчас разговоры. – Какой от нее толк? Так ты едешь или нет?
Дроздов покрутил головой.
– Не нравится мне это! – признался он. – Есть у меня ощущение, что ты поквитаться мечтаешь. Око за око, так сказать. Это и в Священном Писании не отрицается, согласен, но мне опять же не с руки, брат…
– Я поспать мечтаю, – сказал Лоскутов и открыл заднюю дверцу потрепанного «жигуленка». – Поехали, что ли?
Томилин проводил взглядом красные огоньки очередного грузовика, уносящегося в сгущающийся сумрак, и зло сплюнул себе под ноги. Все складывалось как нельзя хуже – чужие края, пустые карманы, ночь, дорога среди гор и перелесков, враждебные темные заросли, в которых ему чудились подозрительные шорохи, – в общем, полная ерунда. Володе было не привыкать. В его жизни всегда все было плохо. Конечно, он сам был во всем виноват, но хотелось хотя бы немного милосердия, а его не желали подбирать даже бесстрашные уральские водилы. Один, правда, рискнул, бесшабашная голова, но сразу выяснилось, что им, строго говоря, не совсем по пути, и он подбросил Томилина только до половины дороги, высадив на темном перекрестке. Второго доброго самаритянина не нашлось, и Володе грозила перспектива заночевать в лесу среди живописных уральских гор. В своей бурной жизни Томилину приходилось ночевать во многих экзотических местах – в женских общежитиях, в вытрезвителях, на яхтах, в самолетах, в метро, в тюремной камере. Один раз он даже спал в кабине бульдозера. Такие вещи его нисколько не угнетали. Но вот на природе он ночевать не любил, особенно если вот так – один. Ночью Володю всегда тянуло к девушкам, к огням, к нехитрым развлечениям. Однако сегодня, похоже, ничего хорошего ему не светило, и мысль об этом навевала на Томилина уныние. Он был голоден, устал как собака, голова у него гудела от проходившего похмелья, и ныли ребра от тумаков, полученных, так сказать, на дорожку.
Безнадежно он оглядывался по сторонам, пытаясь различить в надвигающейся темноте блеск автомобильных фар или огоньки какого-нибудь селения. Все вокруг будто вымерло. Лишь неподвижные силуэты хвойных деревьев, да черные огромные камни, да какие-то жутковатые тени, скользящие по влажной от росы траве. Нет, обстановка была нерадостная, неприятная для цивилизованного человека. Особенно для человека, у которого буквально ничего не осталось за душой.
Томилин прикинул, как скоро ему удастся добраться до Веснянки пешком. При самом благоприятном раскладе получалось, что уйдет на это часов шесть-семь. Да и то, если он в темноте не собьется с дороги. И если не развалятся раньше почти бутафорские белогвардейские сапоги. На дальние расстояния эта обувь заведомо не была рассчитана.
В тяжелом раздумье Володя медленно шагал по дороге среди мрачных теней, как вдруг где-то неподалеку послышался нежный замирающий звон гитары. Томилин с недоверием прислушался, не померещилось ли ему с голодухи. Но нет, звук повторился. Аккорд был прозрачен и чист, словно названивал кристальный родник в чаще волшебного леса. Володя почему-то перекрестился, хотя в бога никогда не верил, и пошел на звук, ускоряя шаги. Вскоре он уже ясно различил наигрываемую мелодию. Она была ему незнакома. В ней одновременно слышалась глубокая грусть и спокойная сила. Наверное, это была песня, однако голос гитарным переборам пока не вторил, или певец пел слишком тихо, для себя.
Зато совсем скоро Томилин различил прямо перед собой дрожащий огонек небольшого костра, разложенного на пятачке, окруженном, будто оградой, цепью черных камней. Тут же меж камней стояла крошечная желтая палатка, а у палатки напротив костра с гитарой в руках сидела девушка. Заслышав шаги, она резко прекратила играть и подняла голову. Ситуация складывалась далеко не однозначная, но не было похоже, чтобы девушка испугалась. Володе это понравилось.
– Здравствуйте! – сказал он мирно.
– Привет тебе, о путник! – отозвалась девушка приятным, но чуть насмешливым голосом. – Что привело тебя в этот дикий уголок? Гуляешь или от армии Колчака отстал?
– А, это! – хохотнул Томилин, который опять выпустил из головы, что по-прежнему одет в грязный белогвардейский мундир. – Не обращайте внимания! Это в некотором роде рабочая одежда, спецовка, так сказать… Я тут в кино снимался, в селе Веснянка, там целая киноэкспедиция сейчас…
– Я слышала, – кивнула девушка. – Так вы актер, выходит?
У нее было чуть полноватое лицо и длинные русые волосы, перехваченные узорной лентой. Назвать красивой ее было сложно, но было в этой девушке что-то притягательное, в ее голосе, в ее уверенном взгляде, в ее гибкой фигуре и в том спокойствии, с каким она встретила нежданного гостя, явившегося из ночной тьмы. Одета она была просто – вытертые джинсы и мужская клетчатая рубашка с закатанными по локоть рукавами. Она обнимала двенадцатиструнную гитару с потемневшей от времени декой. Володя обратил внимание на изящную кисть и длинные пальцы, накрывшие струны.
– Разве я похож на актера? – сказал он. – Что вы! Никакой я не актер.
– Да, выглядите вы диковато, – согласилась девушка. – Значит, массовка? А костюмчик увели? На память о кинематографической карьере?
Томилин опять засмеялся.
– Опять не угадали. Можно, я присяду? Вы не бойтесь. Я сейчас не опасен. Это у меня просто вид такой.