– У меня ранение, полученное в Чечне, порвано сухожилие, – снова по-военному лаконично доложил Владимир.
– Понятно, понятно, – сочувственно закивал Паша, – воевали... ранения... награды имеются... Вот, Саша, смотри, какие героические личности! Не то что мы с тобой, тыловые, так сказать, крысы. Или еще нас называют канцелярскими. Сидим тут, закопавшись в бумагах... А что, Владимир Андреевич, ранение ваше давно было?
– Два года назад. По этой же причине комиссован из армии.
– Комиссован? Понятно, понятно... У вас, я так полагаю, и другие ранения имеются?
– Как же на войне без ранений? На то она и война, – философски заметил Владимир.
Некоторое время они беседовали, Паша расспрашивал Владимира про Матвея, про то, как именно он погиб, где был захоронен, про других его боевых товарищей, про войну в Чечне, про его ранения. Владимир отвечал коротко, рассказал, что рука у него действительно серьезно повреждена, до сих пор приходится лечиться.
– А как же, Владимир Андреевич, вот тут, в ваших документах, которые вы предоставили на работу, сказано в справке из медицинского, замечу, учреждения, что рука у вас теперь практически здорова и вы можете делать ею все, что только захотите? – неожиданно задал вопрос Паша и пристально посмотрел в глаза собеседнику.
Владимир не дрогнул и не смутился. Он только чуть понизил голос, как бы сообщая следователю очень доверительные сведения, и сказал:
– Если честно, господин Егоров, я дал взятку врачу, чтобы получить вот эту самую справку. Мне очень хотелось занять место заместителя начальника охраны серьезного учреждения: зарплата там довольно приличная. А дляруководителя, сами понимаете, подвижность руки не играет роли, тем более левой.
– Но принимали-то вас, Владимир Андреевич, не замом начальника, арядовымохранником, тут так написано. Вот: «Принят охранником в такое-то ООО...» Это уж потом, спустя полгода, вы стали замом. Разве не так?
Паша смотрел на Владимира победно: что, мол, как я тебя подцепил? Попался, врун несчастный?
– Да, – с самым невозмутимым видом подтвердил Володя. – Брали меня действительнорядовым охранником, но дело в том, что брали меня по знакомству, точнее, по рекомендации моего командира. У нас была договоренность при приеме на работу, что охранником я поработаю совсем недолго: месяца два-три, от силы четыре, чтобы войти, так сказать, в курс дела, узнать специфику работы. А потом меня обещали сразу сделать замом начальника, что, собственно, и произошло.
– Понятно, – с самым добродушным видом кивнул Паша, – тогда вопросов к вам больше не имеется, вы можете быть свободны. Спасибо, что зашли...
– Давайте ваш пропуск, я вам его подпишу, – сказал Саша.
Владимир, повернувшись к нему, ждал, когда ему вручат бумажку, разрешающую выйти из этого серьезного учреждения. И тут случилось неожиданное: Паша, сидевший от него слева, вдруг бросил в него дыроколом с криком: «Лови!»
Владимир, разумеется, успел сообразить, что к чему, и уклонился от летящего в него предмета, упав грудью на стол. Дырокол просвистел над его головой, ударился в стену и с грохотом рухнул на пол. Саша не то удивленно, не то испуганно уставился на свое непосредственное начальство. Владимир выпрямился на стуле и тоже посмотрел на Павла Сергеевича.
– А что же вы дырокольчик-то не поймали? – съехидничал Паша. – Где же ваша реакция военного человека?
– А что же вы в человека дырокольчиком-то бросили? – возмущенно ответил Владимир.
– Я был уверен, что вы его поймаете.
– Вы, гражданин следователь, очевидно, пропустили мимо ушей все, о чем мы с вами только что говорили. Или вы не верите, что рука у меня недееспособная? В таком случае я могу показать вам шрамы от осколка и двух операций.
Владимир встал, подошел к столу, за которым сидел Паша. Он протянул к нему руку и взялся за бинт, начав разматывать его. Паша отшатнулся от руки, зажав нос.
– Фу, черт! Чем это воняет?
– Это мазь. Очень хорошая, обезболивающая. Между прочим, покупаю за большие деньги, но деваться некуда: когда ноет рана, на стену хочется залезть.
– Уберите, пожалуйста, вашу руку... Черт! Надо же, как вы только терпите такую... такой запах?
Паша так и сидел, зажав нос пальцами, и с отвращением косился на руку Владимира, которую тот снова забинтовал.
– Теперь понимаете, почему я не мог поймать ваш дырокол? Вы же его слева бросили, а стало быть, поймать я мог его только левой рукой, которая у меня, как видите, не работает. Или вы все-таки сомневались в этом, господин следователь?
Паша помрачнел.
– Вот ваш пропуск, – поспешно сказал Саша, протягивая посетителю бумажку.
Владимир взял ее и направился к выходу.
– До свидания. Спасибо, что не запустили в меня монитором, – подчеркнуто-вежливо сказал он и скрылся за дверью.
– Не в последний раз видимся, – недовольно буркнул себе под нос Паша и вдруг рявкнул на помощника: – Саш, да открой ты пошире окно! Не чувствуешь, какая вонь?
– Чувствую, но я, знаешь ли, привык: у меня дед больные суставы такой же гадостью мажет. Говорит, очень помогает. Так что Строгов, Паша, не врет: рука у него, похоже, и вправду серьезно болит, раз он из-за нее такую вонь терпит. И дырокол ты разбил зря...
Саша подошел к стене, нагнулся и поднял с пола треснувший в двух местах канцелярский предмет.
– Да черт с ним, с дыроколом. Зато я проверил эту версию с друзьями... Но ты слышал, что сказал Строгов? Угорцев младший погиб, он сам это видел, так что в этом вопросе ошибки быть не может. А насчет мистики... Знаешь, Саша, что я сейчас вспомнил? У меня в позапрошлом году дело одно интересное было... Ну очень интересное! Тебя тогда со мной еще не было... Пришла ко мне одна дамочка и слезно умоляет: помогите, мол, погибаю! В каком, говорю, смысле погибаете? Она: в самом прямом, убивают меня! И делают это так тонко и изощренно, что не подкопаешься. Мы, говорит, с дочкой умрем, а убийц даже не посадят. Я начинаю ее выспрашивать, а она рассказывает: я, говорит, живу в коммуналке, и соседка моя, колдунья, порчу на меня навела, тварь этакая. Я, говорит, третий месяц болею, сил нет. Чем дальше, тем мне хуже. Вот ничего конкретно не болит, а общее состояние такое, что еле ноги передвигаю. Чувствую, умру скоро. Уже и к бабке, говорит, ездила, порчу снимала, два дня хорошо было, а потом опять все вернулось...
Я ее спрашиваю: а к врачу-то обращались? С плохим самочувствием вообще-то к врачу ходят. Она говорит, да, мол, обращалась, и не к одному. Но врачи ничего не находят, хотя подтверждают, что выглядит она действительно, того... Похудела, осунулась, спит плохо, аппетита нет, и, кажется, еще тошнило ее. Я эту дамочку сначала даже за сумасшедшую принял: бабки, порча, соседка-колдунья... Чушь собачья! Мистика... Прямо вот соседка посмотрела на нее пристальным взглядом, та и заболела! А потом я заинтересовался: что же там у них произошло? Пошел к этой больной дамочке домой. Оказалось, она жила с тринадцатилетней дочкой, и девочка тоже чувствовала себя плохо, эта тетка даже справку из детской поликлиники мне показала.