Андрей какое-то время еще сомневался, еще думал, что это ошибка, что скоро все разъяснится. Допросят Ирину, приятелей, с которыми они сидели в кафе, и все поймут, что Андрей тут ни при чем, извинятся перед ним и попросят содействия в опознании личностей грабителей. Может, попросят походить по улицам в надежде, что случайно удастся встретить преступников. Так ведь всегда поступали полицейские в книгах и фильмах.
Но так не произошло. Его даже не слушали, когда он смеялся нелепости обвинений и пожимал плечами, когда пытался доказать, что просто не мог такого совершить, потому что любит Ирину, уважает ее семью. Да и вообще он не такой!
Потом его начали бить! И это еще было не самое страшное, потому что Андрей вдруг ясно осознал, что полицейские все одинаковые, что в том городе, где он служил, что в этом. Продажные, ненадежные. И сейчас его склоняют к признанию только затем, чтобы не тратить время и не искать настоящих грабителей. Это было очевидно, но еще не было трагедией, потому что лишь подтверждало мнение Андрея, которое начало складываться об окружающем его мире и об обществе. На него опять накатил тот самый приступ. Он замкнулся и замолчал, стиснув зубы. Сидел, опустив голову, и смотрел в пол невидящими глазами. Но его мучители расценили поведение парня по-своему и стали угрожать ему расправой. Он еще пока посчитал это только формой оскорбления, давления на него. Но его схватили, повалили на стол лицом вниз, стали стаскивать с него брюки, а перед лицом чья-то рука катала пустую бутылку. И опять он решил, что эти унизительные действия имеют целью напугать его, унизить окончательно. Он стал вырываться, но его мучители оказались сильней. И тогда Андрей понял, что это уже не шутки, не пустые угрозы. Что произошло потом, плохо подчинялось рассудку. Скорее всего, Андрей рассудка в тот момент как раз и лишился. То, что с ним собирались сделать, было так ужасно, что избиения и давления, которым он подвергался в армии, казались детской забавой. И он взбесился от страха и злости. Его обуяло бешенство, и это бешенство придало ему сил настолько, что он сбросил с себя двоих оперативников, вырвал руки, соскочил со стола и, как был со спущенными брюками, бросился на своих мучителей. Он уже не контролировал себя, схватил что-то, что подвернулось под руку, и кого-то ударил. Оружие, кажется, настольную лампу, у него вырвали или выбили, вслед посыпались удары по туловищу, но никто не смог попасть в солнечное сплетение. Андрей кого-то поймал за ногу и опрокинул на пол, ударил кого-то по ногам стулом.
А потом вдруг случайно оступился, потому что их было четверо, а он один. Кто-то ударил его в живот, кто-то, нечаянно или умышленно, наступил ему на ремень брюк, волочащийся по полу, и ударил в лицо. Андрей опрокинулся на спину, потому что не смог удержать равновесия. Он еще пытался ухватиться рукой за край стола, но в этот момент ударился головой.
Удар пришелся углом крышки стола и как раз в основание черепа. Он был в сознании и, как говорили медики, в этот момент чувствовал дикую боль. Но разгоряченные, взбешенные его сопротивлением полицейские не поняли случившегося и продолжали бить распростертое тело, наносить удары ногами. А он лежал, смотрел широко раскрытыми глазами и даже не шевелился. Он не мог шевелиться, потому что у него был перелом основания черепа.
До кого-то наконец дошло, что случилась беда. Они попытались поднять Андрея, чего делать никак не следовало, пытались поднять его голову выше, чтобы он не задыхался. А он только прерывисто дышал, и все. Потом вызвали «Скорую помощь». Его оставили в покое и положили на ровный пол, поняв, что парню чуть лучше, когда он лежит горизонтально.
Врач «Скорой помощи», пятидесятилетняя женщина, потом рассказывала, чего ей стоило справиться с собой. Это была целая буря чувств. Перед ней лежал на полу в разорванной одежде парень. Высокий, красивый, с роскошными волнистыми волосами, высоким лбом и правильными чертами лица. Только он был страшно избит и почему-то с нелепо спущенными штанами. Полицейские не догадались их поправить, но это сделала врач, прикрыв пах раненого валявшимся рядом полотенцем. А он смотрел на нее жалобно, умоляюще. И даже не на нее, а как бы сквозь нее. Так смотрят умирающие, чей конец уже близок. Только что он торопливо говорил с тобой, что-то хотел объяснить, и вдруг ты видишь, что взгляд его устремлен уже не на тебя, а куда-то сквозь тебя. И ты понимаешь, что это преддверие конца.
Поняла это и врач, которая за свою многолетнюю практику повидала достаточно и трупов, и умирающих. Она рассказывала потом, что сердце у нее сжалось так, что нечем стало дышать, как будто чья-то гигантская рука сдавила всю грудную клетку. Она поставила диагноз сразу и безошибочно, потому что у парня уже стали образовываться темные круги вокруг глаз, как очки. Если бы сразу догадались после получения травмы положить пострадавшего на что-то ровное и жесткое, чтобы голова была ниже туловища, если бы…
– Я не умру? – громко и торопливо шептал парень. – Я ведь просто ушибся, это ведь не страшно? Я не поступил в институт, сам ушел… а я так хотел. Я в компьютерах хорошо разбираюсь… говорят, у меня талант, я хотел учиться… Я ведь буду учиться? Так хочется…
Что хочется, он сказать не успел. Умер. Женщина смотрела на его лицо, замершее в спазме тоски и боли, на мгновенно вытянувшиеся руки и ноги. Говорят, что так происходит, когда душа покидает тело. А ей ведь надо констатировать смерть, убедиться во всех признаках, а она не могла пошевельнуться. Какая нелепость, какая страшная нелепость, когда вот так, на ровном месте, без всяких причин… Ладно, если война, ладно, если стихийное бедствие… Но ведь нет же! Гибнут люди, люди, у которых есть близкие, у которых судьбы, чувства. Это не нечто абстрактное, а вполне конкретные индивидуумы. И почему они гибнут, страдают? Да потому, что некто решил, что ему все можно, что все остальные ниже его, что власть над ними…
Нет, не так! Эта женщина-врач рассказывала, что в тот миг она поняла, почувствовала другое. Что-то животное, со слабым интеллектом, уже давно выползает из нор, откуда-то снизу. Оно зло на всех и на все, потому что у него не развиты в полной мере чувства, кроме похоти и насилия, потому что его недоразвитый интеллект ничего не может придумать, кроме причинения боли другим, насилия над другими, потому что оно не умеет желать высокого, потому что потребности его низки.
Где же мы с вами упустили этот момент? Когда и как это случилось, что светлые умные люди вдруг стали пропадать, перестали влиять на общество, и стали выползать вот такие, стали довлеть, определять правила и законы в обществе? Пока, правда, в отдельных городах и поселках, но процесс-то уже пошел! Их же надо как-то останавливать!
Врач еще рассказывала, как эти полицейские в комнате стали наперебой объяснять, что именно произошло. Молодые лица, какие-то неприятные, с мутными глазами и запахом из ртов. Щупленькие все, никто и в сравнение с погибшим не шел. Они все доказывали, что задержанный был с явными признаками психического заболевания. Он стал рвать на себе одежду, раздеваться, кататься по полу и биться головой об пол. Они его якобы пытались усмирить, связать, но у них не получилось, потому что во время припадков психи становятся очень сильными.