— Я слышал, — буркнул Кандолини.
— Особенно после чемпионата мира, который проводился у нас в девяностые, знаете, американцы просто влюбились в футбол!
— Только у вас, в Новом Свете, его называют соккер, — с презрением отозвался итальянец.
— Дело не в названии, а в сути, — возразил американец. — Европейцы не могут не признать, что мы добились в этом виде спорта большого прогресса, и уж, кстати сказать, на последнем Кубке мира выступили удачней, чем сборная Италии.
— О мамма мия, нас же засудили! — немедленно взорвался Кандолини. — Это было ясно и ребенку! Вьери забил два мяча, которые не засчитали! Мы были на голову сильнее корейцев!
— Разумеется, синьор Кандолини, разумеется, — закивал журналист. — Я, кстати сказать, хотел узнать у вас о судьбе русского футболиста, о котором последнее время так много пишут.
— Шевченко, что ли?
— О нет, конечно, Шевченко не русский, он украинец, он играет за «Милан», и по поводу его будущего ни у кого сейчас нет вопросов. Вы лукавите, синьор Кандолини, вы, конечно, понимаете, что речь идет об Антоне Комарове. Я хочу спросить вас напрямую, пользуясь удобным случаем. Собираетесь ли вы приобрести его для своей «Бонавентуры»? Команда переживает сейчас нелучшие времена, и ей жизненно необходима свежая кровь.
— Ладно, — проскрипел Кандолини. — Хорошо, что вы спросили. Меня уже достали все эти чертовы слухи, так что я даже рад поводу разобраться с ними окончательно. Никаких русских я покупать не намерен! Это мое окончательное слово. Русские футболисты, может, и талантливы и имеют хорошую школу, но у них неважная репутация в Европе, и я не собираюсь рисковать. Моим тренерам не нужны русские. Я удовлетворил ваше любопытство?!
— О! В полной мере, благодарю вас. — Дик Слай уже предвкушал, как сорвет двойной куш, предоставив информационным спортивным агентствам столь эксклюзивную информацию. Но пора было сменить тему, Кандолини явно оказался не в духе от этого поворота беседы. Слай осушил свой бокал мартини. — А вы ведь и сами когда-то были спортсменом? Кажется, гонщиком? Или юношеское увлечение давно забыто?
— Как я уже говорил, не люблю возвращаться. Кончено — значит кончено.
Но конечно же не забыто. Разве такое можно забыть.
1950 год. Первый чемпионат мира по автогонкам в классе «Формула-1». Конечно, Винченцо в нем не участвовал, ему только-только исполнилось четырнадцать, он работал помощником механика в одном из гаражей, обслуживавших легендарную команду «Альфа-ромео», и только издалека с завистью наблюдал за блестящими, мощными и в то же время ужасно капризными красавцами болидами.
Тогда, безусловно, Винченцо не понимал, что присутствует при рождении совершенно нового гоночного автомобиля. Двигатели стали шести-, а потом и восьмицилиндровыми. Магнето вылетело на свалку истории, начиналась эра батарейного зажигания. Он работал как вол, но однажды, сделав всего один круг по двору на только что собранной машине, заболел гонками. Даже не мечтая о том, чтобы когда-нибудь стать пилотом, Винченцо ловил малейшую возможность посидеть за рулем. Сам вызывался обкатывать только что собранные болиды, прекрасно понимая, что новый мотор вполне может просто-напросто взорваться и разнести его на куски, — не было тогда времени на долгие стендовые испытания, не было оборудования, а главное — кругом шла непрерывная гонка. «Альфа-ромео» сражалась с «Феррари». Гонщики — на трассах, механики — в мастерских.
А гонщиками «Альфа-ромео» были титаны, колоссы! Джузеппе Фарина, выигравший первый чемпионат, Хуан Мануэль Фанхио, который потом стал пятикратным (!) чемпионом мира. Где было молодому, неопытному Винченцо тягаться с такими грандами?! И тем не менее через три года он подписал с руководством «Альфа-ромео» контракт уже в качестве пилота. Он был на седьмом небе от счастья. Пусть условия были чересчур жесткими: он оказался шестым в очереди на основные этапы, ему светило выйти на настоящую гонку только в случае, если первые пять пилотов по каким-то причинам не смогут этого сделать. Винченцо не роптал. У него была возможность гоняться на тренировках, и ему за это еще платили.
Он учился у мастеров. У всякого великого своя фортуна, своя изюминка. Но все они обладали и обладают одним общим качеством: они сильнее своего автомобиля, умеют извлекать из машины больше того, на что она способна. А для этого нужно понимать и любить свою машину. Винченцо видел много пилотов, и быстрых, и умных, и расчетливых. Но им не суждено было стать победителями по одной простой причине — для них машина была только лишь средством достижения цели, не более. А ведь автомобиль как женщина, к нему нужно быть внимательным и нежным. Особенных усилий это не требует, но воздается сторицей.
Кумиром Винченцо был Фанхио. Потрясающе реактивный, агрессивный и в то же время осмотрительный. Он обладал каким-то потусторонним чутьем, интуицией. Его называли экстрасенсом. Но самое главное — Фанхио умел учиться на чужих ошибках и никогда не повторял своих.
Три года в запасе не прошли даром. На этапе чемпионата мира 1958 года в Сан-Марино Винченцо стал вторым в квалификации и вышел на основной этап в числе фаворитов. Но первая его серьезная гонка, увы, стала последней.
На выходе из быстрого поворота у болида отвалилось левое крыло, проскочило под передними колесами и застряло под днищем машины. Винченцо не мог ни повернуть, ни затормозить. На большой скорости машина вылетела с трассы и уткнулась в насыпь. Потом врач сказал, что у Винченцо сломаны шейные позвонки — и с гонками придется распрощаться. Хорошо, если вообще удастся встать на ноги…
— И все-таки «Формула-1» — это потрясающе зрелищно. — Американец Дик Слай, восторженно брызгая слюной, вернул его в двадцать первый век. — По зрелищности не уступает ни бейсболу, ни футболу. Тысячи людей на трибунах автодромов, миллионы — у экранов телевизоров два часа с азартом наблюдают за болидами, носящимися по трассе с бешеной скоростью, видят автомобиль считанные секунды, не всегда успевая различить даже шлем пилота. Я несколько раз смотрел вживую — незабываемо. А вы сидели внутри…
— Это было так давно, что все чувства, которые я тогда испытывал, в смысле скорости, сегодня доступны в любом самом обычном автомобиле, — проворчал Кандолини.
13 февраля
Утром Дениса разбудил Филя Агеев.
— Босс, — нежно проворковал он, — денег хоц-ца! У меня классная идея. Давай-ка прибавь мне к зарплате сотню баксов, и я тогда всем буду говорить, что ты дал двести! Нехило?
Денис буркнул что-то невнятное, бросил трубку и зарылся головой в одеяло и в свой последний сон. Через минуту (или через час? — кто знает, дело ведь было практически во сне) телефон снова ожил. Денис нащупал трубку, а большой палец самостоятельно нашел кнопку «talk». И конечно, это снова был Филя.
— Грубо, шеф, — сказал Филя. — Грубо и непедагогично. Так ты последних сотрудников потеря…
Денис снова дал отбой и даже смог заснуть. Увы, ненадолго. На этот раз голос Фили был жесток: