Для Джеймса Дж. главным в жизни был оттяг. Свою первую вечеринку он закатил в возрасте восьми лет. Родители сепаратно свалили на уик-энд, оставив его на два дня с приходящей нянькой. Няня была пуэрториканкой, ни фига не говорила по-английски и тайком таскала из отцовского бара виски. Ее юный Джеймс нейтрализовал, подмешав в виски снотворного, а потом созвал своих школьных приятелей и устроил настоящую оргию. Во-первых, они напились, хотя, смешивая коктейли, Джеймс старался не злоупотреблять бурбоном, а пива в холодильнике была всего одна упаковка. Во-вторых, сломали отцовский видик — кассета с порнухой, которую они смотрели, каким-то образом перекосилась внутри, а когда попытались выколупать ее отверткой, треснул корпус, да еще что-то где-то закоротило — и в доме сгорели, к чертовой бабушке, все лампочки. А в-третьих, Салли Ричардс (ей тоже было восемь), когда ее попросили взять в рот, как это только что делали тетки из кино, почему-то разревелась и убежала жаловаться отцу. А в-четвертых, отец у нее был шериф. Короче говоря, Джеймс впервые в жизни отведал настоящего отцовского гнева — две недели потом не мог ни сидеть, ни лежать на спине. Но любовь к вечеринкам поселилась в его душе навсегда. Жизнь — это вечеринка, вот что раз и навсегда понял Джеймс Дж. Кин.
В школе, а потом в колледже Джеймс недели не мог прожить, не оттянувшись по полной программе. Отец, правда, устраивать оргии дома больше не позволял, но Джеймс находил и средства, и место, и компанию. Травка, девочки… Сколько их было у Джеймса?! Если бы каждая давала ему по двадцать пять центов, он мог бы стать миллионером, даже не имея до того за душой ни гроша.
А их он, собственно, столько и имел. Отец на карманные расходы выделял какие-то кошкины слезы, думал, наивный, что не будет у сына денег — не будет проблем. Пришлось начать зарабатывать собственные центы, хоть и было это Джеймсу отвратительно до глубины души. Хорошо, что еще в школе наработал мало-мальский опыт диджея. Была у них такая ежедневная программа — «Синий слон». Название Джеймс сам придумал. Почему синий, почему слон? Фиг его знает. Но звучит красиво. На самом же деле назвать ее надо было «Выставка грязного белья» или что-нибудь в этом роде. Пока детишки поглощали на лужайке свои завтраки, Джеймс задушевным голосом делился с ними свежими новостями: где и с кем потеряла девственность Лиза Майер из седьмого класса, сколько раз блевал в бассейн Фил Ревски — нападающий школьной футбольной команды — на ежегодной осенней вечеринке той же футбольной команды, что будет, если лягушек на занятиях по биологии как раз перед приходом миссис Скотт обкурить анашой в четыре-пять ртов, как можно попасть в группу поддержки школьной футбольной команды, не переспав с Филом Ревски и так далее. Удивительно, но ему ни разу не набили морду, и вообще, все шло замечательно, пока однажды Джеймс не поведал всем о том, как директриса трахалась с сантехником, который пришел чистить школьный бассейн, прямо в этом самом еще не почищенном бассейне. После этого Джеймса из школы выперли, пришлось подыскивать другую, но слава летела впереди него, с первого дня на новом месте он становился знаменитостью, девки вешались на него гроздьями, одни и правда мечтая переспать с таким героем, другие — надеясь заранее задобрить, что ли, впрок, если потом вдруг он опять начнет свои штучки. Только чихал он на такие расчеты.
Поэтому, когда пришло время искать работу, Джеймс заявился на одну из FM-радиостанций и предложил программу «Час дебилов». По сути, она мало отличалась от его школьных «Синих слонов», а по форме добавилось еще телефонное общение со зрителями, что сильно оживило эфир. Ну и оторвался же он тогда! Его словесный понос был неудержим! Сколько грязного белья он переворошил, какую только мерзость не вытаскивал на свет божий! Чопорные мамаши и старички-соплежуи забросали руководство радиостанции жалобами: детей не оттащишь от приемников, а там такое!.. Рейтинг «Часа дебила» подпрыгнул до совершенно заоблачных высот, но программу все-таки закрыли. Зато Джеймса тут же пригласили на телевидение — на один из кабельных каналов. И снова та же программа, только теперь чопорные мамаши стали плеваться в экран и забрасывать гнилыми помидорами телевизоры, а в контракте Джеймс оговорил себе такой гонорар, чтобы точно хватило на покрытие всех (кстати, практически не возросших) потребностей. Ему по-прежнему достаточно было пары вечеринок, штук пять девочек и граммов триста травки в неделю.
Родители были в ужасе. После более чем десятилетней борьбы они таки вынуждены были капитулировать и бесславно покинуть поле боя — свалили куда-то в техасскую глушь, где никто не знал и не мог узнать в ближайшее время, что они имеют какое-то отношение к самому отвратительному скандалисту Майами. А Джеймс чувствовал себя как никогда хорошо, он был в своей тарелке и даже начинал подозревать, что нашел свое призвание. О том, что призвание обязательно должно быть найдено, ему с малых лет твердил отец. Просто задолбал этим призванием! Сам-то тыкался, рыпался из стороны в сторону: то футбол, то бодибилдинг, то в актеры подался — ни хрена не вышло, дорос до ролей второго плана в самых низкопробных боевиках, в порно даже перебазировался — все ничего, деньги так себе, только язык не поворачивался назвать это обретенным призванием. Значит, хотя бы Джеймс должен был свое призвание откопать, просечь и всего себя ему посвятить. Да чихал он на это призвание! Его придумали те же, что и мораль с нравственностью, эстеты-интеллигенты. Может, им это все куда-нибудь и упирается. Но девяносто девять процентов людей — дебилы, они тупы как баобабы, и разговоры о том, что много есть на свете светлых умов, фантастический бред. И те, кто пытался наезжать на Джеймса, и те, кто слушал его с открытым ртом, — все одинаковы. И ни в коем случае не пытался Джеймс в своем шоу иронизировать, морализировать, анализировать, доискиваться истоков и причин, валил все как есть — голую правду: служащий «Макдоналдса» писает только в кока-колу, которую потом отпускает клиентам, обкурившийся пацан отрезал себе член и послал его по почте любимой певице, респектабельный бизнесмен за три месяца убил и съел двадцать шесть соседских котов и собак, полицейский застрелил собственную мать, которая храпела по ночам, но хотела выйти замуж, священник шантажировал тех, кого исповедовал, и обворовывал трупы перед кремацией и так далее. И как смешно было читать в какой-то респектабельной до тошноты газетенке, потом, когда Джеймс уже как бы остепенился, во всяком случае, давно ушел в бизнес, что его скандальная молодость вся была пропитана желанием излечить пусть и несколько радикальными методами прихворнувшее, начинающее закисать в сытости и благополучии американское общество, что не мог он молчать и видел свое призвание (опять чертово призвание!) в том, чтобы открывать людям глаза и сердца…
Надо же было такое придумать: «пытался излечить»! Бабки он косил. Самым простым и доступным способом. Поднакосил и свалил. Устал, что ли, чуть-чуть. Оно и понятно, почти десять лет вкалывал.
Но веселая жизнь продолжалась. Выходки банды молодых плейбоев, которую сколотил Джеймс, почти год не сходили со страниц таблоидов. Они закатывали крутейшие тусовки, подрывали самодельные бомбы, угоняли на спор машины, устраивали кулачные бои, отлавливали и забрасывали яйцами репортеров, таскались за всеми девицами подряд, трахали все, что движется; и Джеймс, несмотря ни на что, всегда выходил сухим из воды — его новые друзья были сплошь детками кинозвезд и прочих миллионеров, только у богатеньких деток при наличии тяги к развлекалову элементарно не хватало фантазии, а из Джеймса она просто хлестала фонтаном.