– Юля, смотри в оба, – сказал Покровский.
Он открыл отмычкой дверь вагончика, ловко вскрыл системный блок компьютера, вставил в разъёмы плату, затем тряпочкой стер с нее свои отпечатки пальцев, закрыл металлический кожух и тоже протер.
– Все, уходим, – произнес Юрий, показавшись из вагончика.
* * *
Ровно в одиннадцать часов началось выступление руководителей города. Площадь не была полностью занята народом, хотя его было и прилично. Народ в основном кучковался под хоругвями с эмблемами предприятий. Отдельно стояли коммунисты с красными флагами. Своей группкой держались под голубыми знаменами элдэпээровцы. Другие партии своих представителей не собирали – ведь событие не политическое, а просто праздник города.
Доклады решили не затягивать – регламент десять минут. Говорить только о положительном, и ничего более.
Пятым по счету должен был выступить начальник угрозыска города полковник Грищенко. Он старался отмахнуться, так как для этого есть начальник пресс-службы, но полковнику Грищенко лично позвонил сам мэр города и веско аргументировал:
– Слышь, Михаил Палыч, у меня тоже есть начальник пресс-службы, но тем не менее я сам полезу на трибуну…
– Здравствуйте, уважаемые граждане, или, так сказать, выражаясь неофициальным языком, дорогие, любимые горожане! – начал полковник Грищенко. – Криминогенная обстановка в нашем городе год от года улучшается. То есть это значит… – запнулся он.
Полковник был в парадной форме и старался широко улыбаться. Однако народ встретил его на трибуне жидким свистом. Вдруг микрофон у Грищенко вырубился, и Михаил Павлович от растерянности дал щелбан в микрофонову голову, но характерного звукового «шлепка» не последовало.
А из колонок донесся голос:
– Внимание всем гражданам города. Перед вами на трибуне оборотень в погонах.
Растерянное лицо Грищенко разрослось на весь экран. Застыло в стоп-кадре. А затем на экране вспыхнули буквы:
«Светлой памяти Пояркова Кузьмы Федоровича».
В течение десяти минут люди, собравшиеся на площади, смотрели фильм, рассказывающий о злодеяниях полковника Грищенко и его подельников.
– Выключай! – сам мэр прибежал к вагончику, где находился компьютер.
Побагровевший от ярости, он кричал на парня за клавиатурой.
– Не могу, – нервничая, признался тот, – компьютер завис.
– Эй, кто-нибудь – вырубите электричество! – проорал в бешенстве мэр.
Однако рабочие явно не хотели ничего вырубать. Им было интересно посмотреть.
– Извините, Иван Тимофеевич, все грохнется к хренам собачьим, если мы сейчас резко электричество отрубим.
– Пускай грохнется! Черт!
На площади раздался дикий свист. Люди, которые стояли ближе к трибуне, увидели, что полковник Грищенко уходит со сцены.
– Держи вора!
Полковник убыстрил шаг.
* * *
Минут через двадцать начальник уголовного розыска на личном «Лексусе» уже выезжал из города. Полковник Грищенко гнал машину к своему загородному дому, где у него были заначки: деньги, драгоценности, новые документы и даже театральный грим.
Увидев превышающий скорость автомобиль, дэпээсник хотел было махнуть жезлом, но, присмотревшись к номерам, козырнул.
Въезжая во двор, Грищенко чуть не снес забор. Он выскочил из «Лексуса», словно на соревнованиях по спринту, побежал к подземному гаражу. Нажал на кнопку – поднялись тяжелые ворота. Уже в боксе Михаил Павлович отомкнул замаскированный в бетонной стене сейф. Забрал из него несколько свертков и кинул их в стоявшую в гараже серую «Тойоту Камри», зарегистрированную на его дальнего родственника. Затем Грищенко сорвал с себя парадную полицейскую форму, надел джинсы и темную куртку. Уселся за руль «Тойоты», развернул полиэтиленовый мешок и, глядя в зеркало заднего вида, наклеил седые усы, бакенбарды. Нахлобучил кепку.
Он уже завел мотор «Тойоты», когда перед капотом автомобиля появились – словно выросли из-под земли – два рослых человека в штатском.
– Ох, как вы быстро поседели, – сказал один из них.
– От переживаний такое, говорят, случается, – усмехнулся другой.
* * *
Вечером, во время народных гуляний, фильм, посвященный Кузьме Пояркову, еще раз прокрутили на городском экране. А в конце на несколько минут зависла ссылка на сайт, где этот видеоматериал был в свободном доступе.
Народ на площади неистово свистел, когда на экране вспыхивали лица Грищенко и его подельников – преступников в форме. Свистел и Юра, свистела и Юля. А также пытался свистнуть и Даник, но у него не очень выходило. Они также находились на площади среди празднующих горожан.
– Смотри, – показывал Покровский, – делаешь из большого и указательного пальца кольцо, подгибаешь язык и дуешь.
– Ф-ффу, – пробовал мальчуган, – не получается.
– Когда дуешь, ты контролируй и подыскивай силу выдоха. Ну, пробуй.
И наконец, после нескольких попыток у Даника получился тонкий пронзительный свист.
– Молодец! – вместе похвалили его Юра и Юля.
– Через час будет Киев, – сообщил Юрий. – Хочешь чаю?
– Ничего не хочу. Я волнуюсь, – призналась Юля.
Поезд Москва – София, ритмично постукивая железными колесами по рельсам, катил по просторам Украины. Затем он пересекал Румынию, потом прибыл в столицу Болгарии. Но Юрий, Юля и Данилка ехали еще дальше. Они ехали в купе с тремя спальными полками в прицепном вагоне Москва – Салоники. А вообще они планировали пересесть на местный поезд до Афин, а там – на какой-нибудь паром до острова.
– Греция – страна мифов. Колыбель европейской цивилизации. И в Греции, как известно, есть всё.
– А дикий пляж и прозрачное море есть? – спросила Юля.
– Конечно! – воодушевленно проговорил Юрий. – Будем ходить в тогах.
– Ничего ты не смыслишь в одежде. В тогах ходили римляне, а у греков были хитоны, – поправила его Юля.
– Значит, будем ходить в хитонах, – весело сказал Юрий.
Юля не разделяла юмора своего возлюбленного. На душе у нее было тревожно. Но уехать из города быстрее и как можно дальше, в тишину и спокойствие дикой природы, умиротворенность ласкового моря, она страстно хотела.
– Да не волнуйся. Адвокаты его вытянут. Я специально упорных подыскивал.
Даник сладко дремал на верхней полке. Трехместное купе намного неудобнее четырехместного – места меньше, жарко, тесно, а значит, меньше кислорода, и от этого хочется спать. Организм мальчугана таким образом реагировал на обстоятельства.
– До сих пор не понимаю, почему он настоял, чтобы мы не приходили в суд.