После этого они посадили вокруг кладбища молодые березки, чтобы по этим березам родственники погибших всегда смогли их найти.
В тот же день в 13.00 все выстроились в центре лагеря. Началась прощальная церемония. Начальник лагеря Антоновский простился с японцами, комбат Якогава сказал прощальные слова русским офицерам и солдатам. Затем, взяв в руки свою непременную дощечку «гунпай», командир караульного взвода произвел самую последнюю перекличку и доложил Антоновскому:
– Товарищ командир лагеря, весь наличный состав в количестве 694 человек построен для отправки на станцию Заречная!
Антоновский сказал:
– Комбат Якогава, командуйте!
И комбат скомандовал:
– Смирно! Домой в Японию шагом марш!
Ворота лагеря широко распахнулись.
Около ворот стояли все русские офицеры, охранники, сотрудники и сотрудницы русского штаба.
Они кричали японцам, которые колонной шли мимо них, «банзай» и «счастливого пути».
Береза на прощание осыпала их своими желтыми листьями.
37
В Заречной на станции состав громыхнул сцепками товарных вагонов и остановился – это подали эшелон. Японцы легко разместились в теплушках, ведь их осталась ровно половина от полутора тысяч, которые три года назад приехали сюда из Маньчжурии.
Сгрудившись у дверей, они смотрели наружу. То, что они видели, многим слезило глаза. Вдоль всего эшелона стояли местные жители. Их было очень много, и все они были друзьями японцев. А многие женщины – их зазнобами.
Засвистел в свисток дежурный по перрону и дал отмашку красным флажком… Машинист дернул ручку паровозного гудка, паровоз издал протяжный прощальный гудок, дернулись шатуны паровозных колес, и клацнули буферами сцепки вагонов.
Махая руками, Зина и Таня, Шура и Катя, Нина и Наташа, Коля и Ваня, Петя и Сережа – все закричали во весь голос:
– До свидания, дорогие! Счастливого пути!
Юдзи не мог оторвать глаз от глаз своей Тани – глаз, полных горя и слез.
Комбат Якогава, плотно сжав скулы, смотрел на военврача Калинину. Она сильно располнела с тех пор, как стала лечить комбата Якогаву, и живот ее заметно округлился…
Медленно тронулся поезд, наступила минута расставания.
И в этот миг к станции подкатил трофейный «виллис», из него выскочили трое особистов в новеньких гимнастерках, кожаных портупеях и хромовых сапогах. Ускоряя шаг, они взбежали по ступенькам на перрон, спешно подошли к вагону, в двери которого стоял подполковник Якогава, и молча, без единого слова, сдернули его с подножки.
– В чем дело? – спросил он у них по-русски.
– Спокойно, кобель! Не выступай! – сквозь зубы ответил ему один из них.
Но русская толпа провожающих зароптала, и второй объявил громогласно:
– Тихо! Не шумите! Он поедет позже, в генеральском поезде.
И повели Якогаву в свой «виллис».
Между тем паровоз, рассыпая черный дым из высокой трубы, набирал скорость и увозил японцев со станции Заречная, где остались могилы их товарищей, приятельские отношения с русскими командирами и соседями и нежные чувства к русским женщинам, которые щедро дарили им свое тепло и свои сердца. А также их комбат подполковник Якогава…
Юдзи отошел от двери вагона и со слезами упал на пол. Танины глаза и тепло ее медового тела все еще держали его в своем русском плену.
* * *
С 1948 года в Японии, в гавани Вакаса, куда приходили пароходы с японскими репатриантами, к приходу каждого такого парохода собиралась чуть ли не вся страна. Поскольку имена возвращавшихся советская сторона не сообщала, все семьи 670 тысяч военнопленных – их матери, отцы, братья, сестры, жены и дети – часами стояли в порту, с трепетной надеждой ожидая прибытия каждого судна и напряженно высматривая родную фигуру и родное лицо среди спускавшихся по трапу мужчин.
Начавшаяся в 1948 году репатриация японских военнопленных закончилась только в 1956 году. Из 670 000 японцев, прибывших в 1945 году в СССР, почти 70 000 умерли в советских лагерях.
И в 1956 году последние баржи встречали уже только несколько тысяч – те, кто еще не простился с надеждой увидеть в живых своих сынов или мужей.
Но самую последнюю, в начале 1957 года, баржу, на которой было меньше сотни репатриантов, уже не встречал никто.
Среди этих последних был подполковник Якогава – седой и постаревший на десять лет. После Заречной он еще восемь лет провел в лагерях на строительстве Байкало-Амурской железной дороги. А доктор Ирина Калинина была уволена из МВД, и о ее судьбе он не знал ничего.
Якогава сошел на берег, прошел через небольшую молчаливую толпу прибежавших в порт в последнюю минуту и пешком отправился в горы. Там, в ста километрах от Вакасы, был его дом. Он шел туда двое суток.
Солнце уходило за горы, когда он подошел к родной калитке. За невысокой живой изгородью из японской жимолости патефон играл песню «Амэно фуруёру» («Ночной дождь») и слышались голоса. Он узнал их – его отец и мать, его жена и трое его детей, выросших без него, обсуждали какие-то местные новости.
Якогава набрал в легкие воздух и толкнул калитку.
Вся семья оглянулась на ее скрип и, замолчав, вопросительно уставилась на этого незнакомца – седого, заросшего, в линялой гимнастерке без погон и в каких-то странных обмотках на ногах.
А старый доберман, демонстрируя храбрость и верность хозяевам, вскочил на ноги и, ощерясь, взвился в воздух – прыгнул на чужака.
И только в воздухе, в прыжке вдруг поймал знакомый запах, задергался, рухнул на землю в пяти метрах от Якогавы и, виновато скуля, на брюхе пополз к его ногам – узнал хозяина.
…Позже, когда Якогава пришел в себя и освоился с домашними, он прочел в газетах и увидел в кинохронике гигантские манифестации бывших японских военнопленных, которые шли по Токио с красными знаменами и лозунгами, призывающими к построению коммунизма в Японии.
Мощными многотысячными колоннами они двигались по городским улицам и пели:
Расцветали яблони и груши,
Поплыли туманы над рекой.
Выходила на берег Катюша,
На высокий берег, на крутой…
2005–2008
В летнем кафе – небольшая крытая эстрада, перед ней танцплощадка с фонтанчиком и столики под навесом. Гремит новомодная музыка, на танцплощадке танцуют 13—14-летние подростки. Над эстрадой висят шары и гирлянда из букв: «С днем рождения, Лена!!!» Подростки отрываются в танце… Курят за эстрадой тайком от взрослых… Целуются в кустах над рекой… Выпивают…
Неожиданно музыка обрывается, массовик взбегает на сцену с микрофоном:
– Внимание! А сейчас еще одна фишка нашего праздника: father’s dance! Для тех, кто не сечет по-английски: отец именинницы приглашает свою дочь! Маэстро, музыку!