Усы, аккуратная бородка и небольшая хрипота придавали импозантность молодому генералу. И он постепенно уменьшал эту хрипоту, делал не такой грубой и глухой – в конце концов, кто помнит, какой был голос у подлинного Юрышева семь лет назад до операции на голосовых связках?
Это совсем другое напоминание о подлинном Юрышеве вдруг посетило Ставинского в Балтийске – закрытом военно-морском городке в ста километрах от Калининграда, где расположена база подводных лодок Балтийского военно-морского флота.
Прилетев в Балтийск, Ставинский весь день провел в доке, где стояла на ремонте «У-137». Док на берегу Куришес-Нерунг-косы был, как и другие доки, замаскирован снаружи под обычный жилой дом. Но внутри этих нависающих над водой «домов» были ангары и цеха для зимнего ремонта подводных лодок. Покрытые толстой танковой резиной туловища подводных лодок были опоясаны там подвесными люльками ремонтников. Дисковыми пилами ремонтники срезали с лодки травленную в длительном морском походе резину, счищали с корпуса лодки ржавчину, красили этот корпус суриком и снова заливали из гидробрандспойтов корпус лодки толстым слоем резины с полиуретановыми, для прочности, шариками. Маляры закрашивали бортовой номер «У-137» и писали новый – «У-300»…
Проведя весь день в доке, Ставинский в сопровождении командира «У-137» Петра Гущина и его замполита Василия Донова поехал в центр Балтийска, в гостиницу «Океан».
Тихий, небольшой городок с малоэтажными, не выше четырех этажей, домами, запорошенный снегом, окруженный прекрасными сосновыми лесами, в которых когда-то были дачи Гитлера и Геринга, а сейчас члены кремлевского Политбюро изредка охотятся на лосей, оленей и диких кабанов… У этого города был бы совершенно заурядный мирно-сонный вид, если бы не темные флотские шинели моряков-подводников, которые встречались тут на каждом шагу. Но особенно поражала обилием моряков гостиница, а еще больше – ее просторный ресторан на первом этаже. Здесь на небольшой эстраде гремел эстрадный оркестр, и под эту разламывающую стены музыку командированные морские инженеры, снабженцы морских штабов и местные подводники-офицеры выпивали за вечер неисчислимое количество водки, коньяка и шампанского и танцевали с явно недостаточным контингентом местных женщин.
Ставинский, Гущин и Донов устало поужинали в углу ресторанного зала, за заказанным еще с утра столиком, распили под жесткий лангет бутылку водки, и, когда, сославшись на усталость, Ставинский отказался от второй бутылки водки и двинулся из ресторана, официантка из другой половины зала – крупная волоокая двадцатилетняя блондинка – словно случайно попалась ему навстречу.
– Поздравляю, – улыбалась она ему и взглядом показала на его генеральские погоны.
– Спасибо… – ответил он с юрышевской хрипотцой.
– Бороду отпустил, – нараспев сказала она и даже провела ладонью по его щеке…
– Таня! – громко позвали ее из-за какого-то столика, – Где минералка? Сколько ждать?
– Иду-у… – снова нараспев ответила официантка Таня и не спеша ушла на кухню.
В двенадцать тридцать под окном номера Ставинского смолк наконец этот эстрадно-атомный оркестр, в двенадцать сорок пять Ставинский уснул, а ровно в час ночи его разбудил короткий стук в дверь.
– Кто? – с досадой спросил Ставинский, зная наверняка, что это какой-нибудь очередной алкаш спьяну прется не в свой номер.
– Я, Таня-а… – раздался негромкий распевный голос давешней официантки.
Ставинский натянул форменные брюки и открыл дверь.
– Ты один? – Таня хозяйски шагнула в номер. В руке у нее была большая хозяйственная сумка. Она достала из этой сумки бутылку шампанского и початую бутылку армянского коньяка, легкую закуску – икру, салат, пирожные. Поставив все это на стол и не сказав ни слова, она ушла в ванную комнату. Ставинский услышал оттуда шум душа. Он понял, что эта Таня так же запросто приходила в номер к полковнику Юрышеву, когда тот приезжал в Балтийск в командировки. Теперь «по наследству» эта Таня досталась Ставинскому. Ситуация могла бы показаться пикантной, если бы Ставинский не боялся разоблачения. Поэтому он снова разделся, лег в постель, укрылся одеялом и, когда Таня, совершенно голая, с волосами, распущенными по плечам и большой груди, босиком вышла из ванной, сказал, превозмогая вспыхнувшее желание:
– Ты знаешь, я очень устал сегодня…
– Я знаю. Ты как всегда, – спокойно ответила она, садясь к столу. – Я тоже устала ужасно, я отдежурила сегодня с утра…
Она налила себе полную рюмку коньяка, залпом выпила, не спеша съела два бутерброда с икрой, снова налила себе рюмку коньяка и опять выпила, а затем погасила в номере свет и молча легла к Ставинскому в постель.
Он невольно отодвинулся подальше к стене, но ее мягкая сильная рука нырнула ему под голову, и он ощутил ее крепкое, налитое, как молодое яблоко, тело. Он замер. И Таня тоже лежала молча, не двигаясь, с закрытыми глазами, отдыхая от трудного и длинного рабочего дня. Ее дыхание становилось все ровней, полные губы приоткрылись – казалось, что она засыпает. И она действительно уснула – быстро, почти сразу. Но стоило ему чуть шевельнуться, как она сонно повернулась к нему, и все ее мягкое, теплое тело целиком прильнуло к нему – от плеч и до ног. И уже помимо его воли желание рефлекторно потянуло его руку к ее груди. От этого прикосновения она чуть охнула, замерла и открыла свой большой зеленый глаз. Этот глаз смотрел на него в упор, ожидающе.
– Подожди… – выдохнул он и чуть отодвинул ее от себя. – Ты знаешь… Ты знаешь, я был в катастрофе… И я… я… как бы тебе это проще сказать? Короче, у меня было сотрясение мозга, и я кое-что забыл…
– Что ты забыл? – удивилась она.
– Ну… Я забыл, как мы с тобой это делали… Как ты любишь?…
Она усмехнулась:
– Гм… Как будто тебя это когда-нибудь интересовало! Лежи уж! Я все сделаю сама, как всегда. Я все сделаю, как ты любишь… Глупый!… Только держи меня за грудь, ладно?…
…В эту ночь он узнал о Юрышеве то, что не могли бы ему рассказать никакие бывшие приятели Юрышева или его документы.
А утром, на рассвете, в номер без стука ворвался взлохмаченный Бенжер.
– Старик, грандиозная идея!… – начал он с порога, даже не отряхнув снега со своей дубленки, но тут же осекся, увидев Таню в постели Ставинского. – О черт! – сказал он с досадой. – Доброе утро… – И нервно зашагал по комнате, говоря Ставинскому: – Вставай по-быстрому! Пойдем отсюда, мне нужно тебе кое-что рассказать… Меня ночью осенила одна идея, я – в самолет и к тебе…
…Через несколько минут, на улице, еще темной и метельной, Бенжер широко выхаживал по заледеневшему тротуару, размахивая руками, и горячо объяснял Ставинскому:
– Я идиот! Я полный дурак! Если бы эта идея пришла мне в голову на полгода раньше, не нужно было бы сажать на мель «У-137» в Карлскруне. И вообще нам не нужно бурильное оборудование для закладки «ЭММЫ»! Представь себе крошечную подводную лодку. Ну, величиной вот с этот автобус, только на гусеничном ходу и с дистанционным управлением. Внутри уже упакована вся «ЭММА». Лодка-матка доставляет эту штуковину в нужный район и опускает на грунт милях так в пяти от, скажем, Стокгольма или той же Карлскруны. И эта мини-лодочка сама ползет в нужную точку и зарывается в какую-нибудь шхеру, под камни, в расщелину морского дна. Ты понимаешь? И лежит там себе до срока, до той минуты, когда мы в Москве нажимаем кнопку. Ты представляешь? Чем дольше она там лежит, тем больше обрастает тиной, илом, грязью, водорослями. Через полгода ее вообще не отличишь от какого-нибудь валуна. Или еще лучше: она с самого начала задекорирована какой-нибудь накидкой-сеткой с водорослями и ракушками. Ха! Грандиозно! Эдакая гигантская блоха на гусеничном ходу с дистанционным управлением, и внутри у нее уже вся «ЭММА». А? Ты представляешь?