Сноровисто охлопал бесчувственного Сидорова, потом его ошалевшего от ужаса подельника. Все трофеи: два пистолета (выбив из них обоймы), нож, кастет – зашвырнул в кусты, но не рядом, а в разные стороны, сопроводив ласковым присловьем:
– Летите, голуби!
Сноровисто – ноги к рукам – связал Салагу, свалил рядом с Сидоровым:
– Пока что полежите, ребята. Но если кто-то из вас пикнет, это самое «пока» мгновенно иссякнет.
Женя вдруг выронила пистолет, схватилась за горло, ощущая, как все вокруг затягивается серым маревом, но Олег стиснул ее пальцы и не более нежно, чем в свое время Салага, вздернул на ноги. Потащил за собой. Она покорно брела – без мыслей, давясь криком.
Олег опустился на корточки, заставил Женю нагнуться, тыкал в догорающий черный скелет «уазика»:
– Смотри! Вон там кабина, вон там я сидел, вон там ты, видишь? Я тебя вытолкнул и сам успел выскочить, ясно! Машина взорвалась, когда меня там уже не было. Ты видишь? Видишь меня?
Повернул к себе, схватил за запястья, провел ими по своим щекам:
– Узнаешь? Это я, я!
Женя всматривалась, вслушивалась.
– А я? – спросила, еле шевеля губами.
– Что? – сдвинул брови Олег.
– Я с тобой?
– Ну да, ясно же!
– Где… я где? Мы?
– Здесь, здесь, – тяжело вздохнул Олег, – пока не там, уверяю тебя.
Она опять недоверчиво провела пальцем по его щеке, улыбнулась слабо, еще не в силах постигнуть случившееся.
– Погоди-ка, – сказал Олег и потащил ее к милицейской «Волге», по пути еще раз оглядев пленных.
Сидоров, похоже, собирался очнуться еще не скоро, а Салага на их приближение среагировал правильно: старательно уткнулся носом в землю.
– Вот хитрецы, – проворчал Олег. – Вторую-то машину на повороте поставили. Кто увидит пожар, вздумает сунуться – а тут на тебе, уже менты оперативно работают. Хотя перестраховались: ну кто сюда потащится, какой такой больной?
Сунулся в кабину, пошарил одной рукой, так и не выпуская Жениных пальцев, вынырнул с довольной улыбкой:
– Вот оно!
Потряс перед Жениным лицом фляжкой:
– Полнехонька, гляди! Моя милиция меня бережет!
Быстро глотнул – и брови изумленно взлетели:
– Да это же греческий коньячишко ростовского разлива! «Арго»… нет, «Александр». Эстеты… – Оглянулся на два покорно-неподвижных тела: – Кто бы мог подумать?! Или реквизнули у кого-то? А впрочем, какая разница! Пей, – скомандовал Жене и, когда та замешкалась, всунул горлышко чуть ли не в зубы: – Пей, тебе говорят!
Она послушно глотнула, не ощутив никакого вкуса, только горло обожгло.
– Еще пей! – приказал Олег.
Женя отстранилась:
– Почему?
– Что?
– Почему ты такой?.. – У нее перехватило горло.
Мгновение Олег смотрел растерянно, потом по лицу прошла судорога:
– А нарочно. Чтоб не думала, будто я призрак. Я же понимаю, что… – Задохнулся, глотнул из фляги: – Понимаю, что ты испытала. Я сначала тоже валялся без сознания, странно, что они на меня не наткнулись, а потом никак не мог найти позицию, чтобы стрелять и тебя ненароком не задеть. И чтоб наверняка: патронов-то всего два было! Повезло, слава богу! – быстро перекрестился фляжкой, расплескивая коньяк. – Ужасно боюсь, что у тебя сейчас начнется истерика, а как в чувство приводить? По щекам тебя и так достаточно хлестали сегодня. Тем же способом, что на берегу? – попытался усмехнуться, но получилось плохо. – Тоже, знаешь, нагляделась ты на мужиков… Не могу, чтобы ты меня и их рядом видела, понимаешь? Так что выпей лучше еще – и поедем. Надо отсюда убираться, лететь, словно на крыльях!
– На чем? – спросила Женя, послушно сделав глоток, и второй, и третий, но не ощутив даже ожога в горле. – Лететь будем на чем?
Олег не отвечал: стоял, чуть согнувшись, прижав руку к груди. Покачнулся…
Женя, выронив фляжку, метнулась к нему, подхватила.
– Ничего, – выдохнул он, сильно жмурясь. – Сейчас… пройдет. Говорил мне Степан Федорыч Крашенинников, великий хирург: «Не пей, братец!» И далее по тексту. Нельзя мне коньяк, ты уж приглядывай за мной, а то напьюсь – буянить буду, еще зашибу ненароком.
Помолчал, медленно выпрямился. Открыл глаза:
– Это ты? А я… где?
– Как это? – растерялась Женя – и вдруг, сообразив, залилась тихим, захлебывающимся смехом: смеялась да смеялась, никак не могла остановиться.
– О господи, – вздохнул Олег. – Так это за тобой, оказывается, надо приглядывать, чтоб не напилась! Пошли, горюшко мое.
– Сейчас, – пробормотала Женя, не двигаясь с места, глядя на него, трогая, но все еще не веря, не веря…
– Ну хорошо, – кивнул Олег. – Только один разок – и сматываемся отсюда, пока еще какие-нибудь коршуны не налетели. Только, чур, не плакать, ладно? Очень тебя прошу!
– Не буду, – шепнула Женя, поднимая к нему лицо.
Приблизился и впился в рот жестко, грубо, до боли, потом вдруг, словно спохватившись, начал целовать ее дрожащие губы ласково, едва касаясь.
– Ну, – выдохнул чуть слышно, – теперь узнала? Это я?
– Ты… ты…
* * *
– Сигналя во всю мочь, с включенными фарами, я ворвалась на Пулаковскую, как четыре всадника Апокалипсиса, вместе взятые… – пробормотала Женя, едва слыша свои слова за ревом сирены.
Однако Олег расслышал, покосился изумленно, но тотчас кивнул с улыбкой:
– Классика? Да уж, весьма похоже!
Весьма, что и говорить! Олег включил сирену «Волги» и мигалку метров за двести до стоящего на въезде в Хабаровск поста ГИБДД, однако напрасно старался: пост оказался не столько стоящим, сколько мирно спящим. И сколько ни всматривались они потом в четыре глаза в зеркальца, ожидая позади новой погони или хоть какой-то суеты у поста, так и не дождались. Впрочем, едва оказавшись в черте города, Олег убрал все шумовые и световые эффекты, и они пролетели по главному шоссе почти бесшумной стрелой, вскоре, впрочем, свернув с него в сумятицу переулков. Погасив все фары, Олег нырнул в первый попавшийся двор и притулился в густой тени раскидистых тополей, приоткрыв дверцу и чутко прислушиваясь к ночным звукам.