«Фольксваген», переваливаясь на раздробленном временем асфальте, въехал в маленький, тесный от березок двор и остановился у высокого крыльца. Олег с любопытством разглядывал дом.
– Ну, давай, – Грушин открыл Жене дверцу. – Живой ногой, туда-обратно, а мы тут подождем.
– Э, нет, – сказала она, перебегая взглядом по лицам мужчин. – Какие-то у вас глаза уж больно такие… добрые-добрые. Боюсь, только я выйду, а вы… Что ж, мне на рейсовом в такую даль тащиться?
Олег насмешливо глянул на Грушина:
– Попались, которые кусались? Ну ладно, пошли сопроводим девушку. Мне, может, интересно посмотреть, как она живет.
– Интересно, да? – проворчал Грушин, выбираясь из машины. – На квартирку нацелился? У тебя у самого в Хабаровске двухкомнатная в центре, ну куда тебе еще?! А я с родителями уж сколько лет… Думал, наконец-то поправлю жилищные условия, так тебя черти принесли.
Под этот аккомпанемент поднялись на третий этаж. Женя вставила ключ, повернула. Однако он почему-то не поворачивался. Какое-то время она недоуменно дергала его туда-сюда, как вдруг поняла, что замок не закрыт.
«Господи, неужели я утром так спешила, что только захлопнула дверь?» – подумала обескураженно, и в воображении немедленно возник наставительно воздетый мамин указательный палец: «Умоляю: не забывай про оба замка, про о-ба!»
Раздраженно ткнула в скважину второй ключ – и показалось, будто кипятком в лицо плеснули: этот замок тоже был открыт!
Отпрянула от «глазка»:
– Ребята, дверь не заперта! В квартире кто-то есть!
– Может, утром, в спешке… – начал было Грушин, но вдруг побледнел: – Ёлы-палы, ведь мы тебя утром даже до квартиры не проводили, а вдруг бы он…
– Тихо, – сказал Олег, прижимаясь к стене. – Женя, спустись на площадку. Димыч, пробеги под «глазком» и дергай что есть сил.
Он выдернул из-под свитера пистолет. У Грушина в руках тоже что-то тускло блеснуло. Пригнувшись, он проскользнул мимо двери.
– На счет «три», – выдохнул Олег и махнул рукой. – Раз, два… три!
Грушин рванул дверь на себя.
Олег вскочил в полутемную прихожую, споткнулся обо что-то громоздкое, перепрыгнул, ринулся на кухню. Потом в комнаты.
Через мгновение появился, сделал знак.
Грушин и Женя осторожно вошли.
– Никого, что ли? – спросила она.
– По-моему, кто-то есть в ванной, – шепнул Олег.
– Здорово смахивает на «Иронию судьбы», – скептически бормотнул Грушин. – Может, у кого-то просто нет горячей воды, вот он и…
Женя включила свет, и взгляд ее упал на две сумки, брошенные чуть ли не посреди прихожей.
– О нет, – сказала она тихо, – нет, пожалуйста…
Синяя сумка с колесиками была ее, так и стояла почти неделю не распакованная. А вторая – красная, блестящая, сшитая из парашютного шелка, знакомая до тошноты, ненавистная…
Женю качнуло. Она схватилась за что-то, боясь упасть. Это оказалось плечо Грушина.
– Твоя матушка вернулась, что ли? – спросил он, и в это самое мгновение щелкнула задвижка ванной и в коридоре возникла высокая широкоплечая фигура с мокрой, взлохмаченной головой.
Бедра были обернуты полотенцем.
Окинув мужчин темными, люто блеснувшими глазами, человек хмыкнул:
– Ребята, вы адресом не ошиблись? – но тотчас просиял и закричал: – Женька! Солнце красное!
Она еще крепче вцепилась в Грушина.
– Лев Иваныч, приветствую, – проговорил тот как ни в чем не бывало, делая шаг вперед. – Сколько световых лет, сколько антарктических зим… Каким ветром в наши края?
Женя не дыша взглянула на Олега. Лицо неподвижное, только брови чуть дрогнули.
Лев успел подхватить съезжавшее с бедер полотенце.
– Дмитрий Михалыч! Эркюль ты наш ненаглядный! – протянул руку, но глядел при этом не на Грушина – глаза так и ощупывали Женю. – Простите, ради бога, за неглиже, я только что с борта. Фиеста у нас тут, слыхали, конечно? Команда с грузом завтра приезжает, а я решил своей ненаглядной сюрпризец устроить.
– По-нят-но, – покивал Грушин. – Ну что ж, мы тогда поехали. Обойдемся без тебя, Женя. Встретимся завтра.
– Да уж обойдитесь, сделайте милость! – насмешливо сказал Лев. – И лучше бы не завтра вам с ней встретиться, а послезавтра.
– Ну, я пойду, пожалуй, – спокойно сказал Олег и, обойдя Женю, словно она была некой принадлежностью меблировки или вовсе третьей сумкой, вышел за дверь…
– Всего доброго, – кивнул и Грушин, поворачивая вслед.
– Дима, подожди внизу, – быстро, сквозь зубы выговорила Женя. – Не уезжай без меня, слышишь?
Грушин споткнулся. Димой она его в жизни не называла, ни разу.
– Десять минут, – буркнул, не оборачиваясь, и шарахнул дверью о косяк.
В то же мгновение Лев ударил по выключателю и в темноте набросился на Женю. Впился в рот, шарил по груди, по бедрам, задирал юбку, валил на сумки прямо в прихожей.
Она вывернулась каким-то чудом, с неожиданной для самой себя брезгливостью задев ладонью его густо поросшую рыжими курчавыми волосами грудь, вскочила.
– Не понял, – сказал Лев, опять обматываясь полотенцем. – Тебе же раньше нравилось вот так… спонтанно…
– Да, – выдохнула она, не соображая, что говорит, стоя перед ним, тиская трясущиеся ладони, забыв даже поправить одежду.
– Ну ладно, пошли в кровать, – небрежно повел он крутыми плечами. – Я белье сменил на всякий случай.
– Что? – У Жени вдруг пересохло в горле.
– Ну мало ли, – опять повел плечами Лев. – Я же не знаю…
Она пролетела мимо в комнату. Ничего не видя, сгребла с постели простыни, сдернула, обрывая пуговицы, наволочки, скомкала, швырнула в коридор. Лев переступил через свалку.
Женя бросила в кресло плащ, скинула туфли, потащила вниз колготки. Она раздевалась перед ним, бросая как попало вещи, но что-то такое было в этих беспорядочных движениях, что Лев отнюдь не набросился на нее снова – отступил к стене и даже привалился к косяку.
Женя выдернула из шкафа футболку, джинсы, свитер, кое-как напялила. Вихрем пронеслась в прихожую, мимо посторонившегося Льва. Сунула ноги в кроссовки, схватила под мышку куртку, рванула дверь…