Постояв еще некоторое время, Цернциц тяжело вздохнул, видимо, собираясь еще что-то произнести, но, так ничего и не добавив, сел на свое место.
Поднялся Пыёлдин.
Свет на сцену падал откуда-то сверху, и поэтому лицо его оказалось в тени от широких полей шляпы. Увидев больше тысячи лиц, устремленных к нему с надеждой и страхом, Пыёлдин на какое-то время растерялся, обернулся к Цернцицу, но тот безучастно смотрел в зал, подперев щеку рукой. Пыёлдин негромко откашлялся.
— Значит, так… Из этого помещения никому не выходить до особого распоряжения. В случае, если…
— А в туалет?! Под себя?! — прозвенел в зале тонкий женский визг.
— Да, — кивнул Пыёлдин. — Только под себя.
— Это как? — На этот раз голос был уже мужским.
— Не перегибай, Каша, — тихо проговорил Цернциц. — Если они все хотя бы по одному разу сделают под себя… Знаешь, что тут будет? Пусть ходят в туалет… По одному… В сопровождении охранника. Или как там они у тебя называются…
— Понял, — ответил Пыёлдин вполголоса. — Значит, так, — он уже твердо посмотрел в зал. — Если кто хочет погадить, может сходить в туалет. Гадить только там. В присутствии моих людей. А лучше выделите своих. Вот они и пусть… Под свою ответственность… — Пыёлдин усмехнулся, но развить эту мысль ему не удалось — в зал ворвался один из его боевиков.
— Каша! — закричал он. — Вертолеты!
— Очень хорошо. — Пыёлдин был, кажется, даже рад этому сообщению, избавившему его от необходимости говорить на столь щекотливую тему, как отправление естественных надобностей лучшими людьми города. Поправив шляпу и сразу сделавшись тверже и суровее, Пыёлдин хотел было уже сойти со сцены, но задержался. — Значит, так… Если будет штурм… Буду палить в зал… Тогда уж точно нагадите под себя… А пока… Никому не выходить. Буду наказывать… Как я наказываю, вы знаете.
Зал охнул, но остался молчаливым.
У самых дверей Пыёлдин остановился и на этот раз обратился к Цернцицу:
— Значит, так… Свяжись… С первыми лицами государства… С первыми лицами остального мира… Со всей этой шелупонью… С Биллом-Шмиллом, с Колем-Шмолем, с Джоном-Шмоном, с Жаком-Шмаком… С остальными… Так и скажи — буду палить в зал. Пусть готовят гробы. С подсветкой и вентиляцией чтоб были гробы… Сейчас такие делают… В знак уважения к невинным жертвам международного терроризма. Слова найдешь?
— Найду, Каша, найду, — кивнул Цернциц. — Ты можешь спокойно заниматься своим делом. Там. На крыше.
— Да? — живо обернулся Пыёлдин уже из коридора, уловив в словах Цернцица издевку.
— Да, Каша, да.
— Разберемся. — И Пыёлдин захлопнул за собой дверь. И в ту же секунду услышал за спиной вой тысячи глоток, вой ужаса и безнадежности. И это ему понравилось, в вое он почувствовал нечто успокаивающее — значит, сопротивления не будет.
Поднявшись на крышу, Пыёлдин почувствовал, как сердце его охватил холодок — вокруг дома, совсем рядом зависли несколько вертолетов. Он хорошо видел летчиков в больших очках и шлемах, видел стрелков с винтовками. Двери вертолетов были раскрыты, и стрелки могли начать неспешную свою работу немедленно. Пыёлдин бросился к краю крыши и посмотрел вниз — по темным улицам города медленно двигались непривычно тусклые огни, все они направлялись к Дому. «Танки!» — обожгла мысль. Площадь у основания Дома была освещена, и сверху хорошо были видны перебегающие солдаты — там готовились к штурму.
— Напрасно, Каша, мы заварили эту кашу… — сказал, подойдя сзади, вертолетчик Витя.
— Напрасно старушка ждет сына домой, — ответил Пыёлдин, может быть, бестолково, но была, была в его словах и сила, и уверенность.
— Рвать нам надо было, Каша… Линять.
— Заткнись, — беззлобно ответил Пыёлдин. — Во-первых, горючее на исходе. Да и некуда нам рвать. Некуда. Через неделю снова все бы в камере собрались. Хотя нет, не все… Половину перестреляли бы, собаками затравили.
— Возьмут они нас… Ох, возьмут, Каша.
— Не возьмут.
— Посмотри, какая сила собирается! Тут армия не устоит.
— Армия не устоит. А мы устоим.
— Это как же?
— Штурма не будет.
— Ты, что ли, отменишь? — горько усмехнулся Витя.
— Уже отменил.
Вертолеты, висевшие вокруг Дома, начали медленно приближаться, продолжая безостановочное вращение по кругу — ни один уголок на крыше не был надежно защищен, с вертолетов простреливались все закоулки за трубами, за вентиляционными решетками, бетонными выступами. Стоило пыёлдинцу спрятаться от одного вертолета, как сразу он попадал в поле зрения другого, третьего.
— Круто, — пробормотал Пыёлдин.
— И очень грамотно, — добавил бывший вертолетчик.
— А это мы сейчас узнаем, — сказал Пыёлдин. — Дай-ка мне вон ту штуковину, — он показал на лежащий возле ограждения гранатомет. А взяв его, перебежал через освещенное луной пространство. По бетонной посадочной площадке тут же царапнули пули. Усевшись между двумя вентиляционными тумбами, Пыёлдин приготовил гранатомет к стрельбе. В глубокой тени он был почти невидим, почти неуязвим, но вот-вот слева должен был показаться вертолет и своим прожектором наверняка нащупает затаившегося террориста. Пыёлдин ждал этого вертолета и боялся его, но сумел, успел все-таки опередить — едва тяжелая машина, покачиваясь в воздухе, вынырнула из-за трубы, нажал спусковой крючок. Снаряд с шипением вырвался из ствола и устремился к черному контуру вертолета. Он попал в фюзеляж у самого хвоста.
На какую-то секунду все оказались ослеплены близким взрывом, а вертолет, беспомощно завертевшись, начал быстро опускаться. Его лопасти не были повреждены, и это спасло машину, не позволило ей камнем рухнуть вниз. Но грохот падения был слышен на самом верху. По прикидкам Пыёлдина, летчики могли уцелеть, однако тряхнуло их основательно.
Остальные вертолеты быстро отшатнулись от Дома на безопасное расстояние и теперь уже издали продолжали наблюдать за всем, что происходило на крыше. Через некоторое время они отдалились еще больше и вскоре совсем пропали из глаз.
— Надо же… ушли, — пробормотал Козел. — Я и не надеялся.
— А ты меня слушай! — Пыёлдин похлопал его по плечу. — Значит, так… Бдительность и еще раз бдительность. Они не ушли. Они затаились. В случае чего срочно дуй за мной! Вопросы есть?
— Вопросов нет! — вытянулся Козел и приложил ладонь к виску.
— Руку к пустой голове не прикладывают, — вспомнились Пыёлдину слова из армейского прошлого.
— Сам дурак! — обиделся Козел.
— Пустая голова — это голова без фуражки, — пояснил Пыёлдин. — Рука прикладывается только к покрытой голове. Усек, Козел? Витя! — Пыёлдин поискал глазами вертолетчика. — Витя… Надо бы тебе где-то заправиться, а?
— Что?! — вскричал вертолетчик. — Взлететь? Сейчас?!