Все отшатнулись, чтобы не запачкаться, и на несчастного смотрели без всякого сожаления, явно осуждая за такую некрасивую, неряшливую смерть. А когда Пыёлдин подошел и вынул из кармана трупа плоский черный пистолет, все ахнули просветленно, с восхищением посмотрели на Пыёлдина, потому что именно он распознал врага и устранил его.
— Вопросы есть? — спросил Пыёлдин, показывая толпе пистолет.
— Собаке собачья смерть! — рявкнул Бельниц и весь налился красным цветом, который охватил не только все его лицо, но распространился по шее, и даже руки его, торчащие из рукавов, от усердия сделались красными.
— Круто, — пробормотал Пыёлдин — не ожидал он столь восторженного отношения к своему бездумному выстрелу. Подняв глаза, он увидел еще одного своего помощника — Собакаря. И тот прямо на глазах начал меняться — втянул живот, раздул щеки, выпятил грудь, а глаза его наполнились нечеловеческой решимостью. Собакарь набрал полную грудь воздуха и рявкнул с неожиданной страстью:
— И как один умрем в борьбе за это!
— За что? — поинтересовался Пыёлдин, сбитый с толку энергией, которая прямо хлестала из всех щелей жирного тела Собакаря. — За что подыхать собрался?
— А вот за то! — дерзко выкрикнул совсем ошалевший Собакарь. — За то! — повторил он и даже наклонился вперед, приблизив к Пыёлдину искаженное яростью лицо, как это делают склочники и сутяги в трамвайной схватке, когда выкрикивают в лицо обидчику самые сильные, самые свирепые проклятия.
— Ничего, что у нас грудь впалая, — пробормотал Пыёлдин. — Зато спина колесом…
Это было единственное, что он мог произнести. И, повернувшись, пошел прочь, с радостью почувствовав, как за ним неслышной трепетной тенью смиренно и влюбленно шагнула Анжелика.
— Пошли отсюда, — взяв красавицу за узкую прохладную ладошку, Пыёлдин повел ее прочь от восторженной толпы заложников, собиравшихся дружно умереть за что-то такое, что понравилось им в их новой жизни. — Пошли, Анжелика, — повторил он, — пошли, дорогая…
Пыёлдин наслаждался новыми словами, которые, оказывается, таились где-то в нем все эти годы, пока он валялся на нарах, по-страшному матерился, резался в карты, убегал и прятался.
— Пошли, милая, пошли, хорошая, — пробормотал он совсем уже тихо, усовестившись этих странных слов, которые не сразу можно было и распознать, поскольку произносил их Пыёлдин первый раз в жизни и получались они у него не очень внятными. Всплыли они, похоже, из самых глубин его смятого, изувеченного сознания.
— Пошли, — легко ответила Анжелика и, почти не касаясь ковра длинными своими ногами, шагнула вслед за Пыёлдиным в полумрак коридора, где их уже поджидал Цернциц с печальной улыбкой и обреченным взглядом. Он понимал, что не просто парит над ковром первая красавица планеты, не просто она протянула потрясающую свою ладошку этому оборванцу в тапочках на босу ногу — она уходит от него, от Цернцица. И никогда больше не окажется у него под столом, не осчастливит его своими непереносимыми касаниями. И то, что он сейчас видит Анжелику, вдыхает ее запахи, а по лицу его скользят отблески бриллиантов ее короны — это самое большее, на что он отныне может надеяться. И не мог не признаться самому себе истерзанный Цернциц, что и этим мимолетным созерцанием божественной красоты можно жить годы и годы, может быть, даже всю оставшуюся жизнь.
— Отведи нас, Ванька, куда-нибудь, — сказал Пыёлдин. — Где мы бы могли уделить друг другу немного внимания.
— Пошли, — Цернциц шагнул к комнатке, примыкавшей к кабинету. Он отпер дверь и отошел в сторону, давая возможность Пыёлдину и Анжелике войти первыми.
— Сойдет, — ответил Пыёлдин, оглядываясь. — Что скажешь, Анжелика? Как тебе здесь?
— Вполне, — ответила красавица.
— Ты ведь бывала здесь?
— Приходилось.
— Ванька тебя не обижал?
— Смотря что иметь в виду. — Анжелика взглянула на громадный мягкий диван и чуть повела плечом — не то отодвигая воспоминания, не то забавляясь ими. А Цернциц, бедный Цернциц, едва не лишился чувств от одного только этого ее движения плечом. Застонав сквозь зубы и закрыв глаза, он отшатнулся спиной к стене.
— Слов поганых не говорил? — продолжал допытываться Пыёлдин. — По щекам не хлестал? Сигареты об тебя не гасил?
— Он не курит.
— Я не курю, — подтвердил Цернциц, все еще стоя с закрытыми глазами.
— Анжелика! — напомнил Пыёлдин о своем вопросе.
— Нет, — ответила красавица. — Из того, что ты перечислил, ничего не было.
— А что было? — продолжал Пыёлдин с какой-то цепкой настойчивостью.
— Да, ладно, — Анжелика легко махнула узкой ладошкой и прощающе улыбнулась Цернцицу.
— Успокойся, Каша… Ты видишь, она улыбается… Значит, ничего слишком уж плохого не было. Знаешь, все, что происходит между мужчиной и женщиной, не может быть стыдным… Или очень уж плохим… Если это совершается ими вместе… У меня могли быть странности… А у кого их нет? У Анжелики тоже есть странности. И они мне нравились. Может быть, они и тебе понравятся… Милые такие странности… А обижать… Нет, я ее не обижал… Посмотри на нее… Разве ее можно обидеть? Самая слабая попытка обидеть такую красавицу неизбежно закончится сокрушительным поражением. — Цернциц стоял у двери, не решаясь войти в собственные покои.
— Устал, — сказал Пыёлдин. — Хочу спать.
— Там ванная, — Цернциц махнул рукой в сторону тяжелой шторы. — Там туалет… Там холодильник.
— Разберемся, — Пыёлдин легонько стволом автомата вытолкал Цернцица за порог и закрыл за ним дверь. Знакомая с этой дверью, Анжелика подошла и повернула щеколду.
Пыёлдин облегченно вздохнул. Как бы сам собой соскользнул с него автомат и утонул в ковре. Потом тоже сама собой соскользнула куртка, упали штаны.
Он остался в длинных тюремных трусах, сморщенных и замусоленных. Посмотрев на свои ноги, покрытые редкой растительностью, на мосластые колени, Пыёлдин устыдился.
— Прости, — сказал он, поймав взгляд Анжелики.
— Ты прекрасен, — ответила она твердо.
— Да? — удивился Пыёлдин. — Надо же… Никогда бы не подумал… Но раз ты так сказала, пусть так и будет…
Продолжать Пыёлдин не смог. Обессилев окончательно, он замолчал, медленно осел, опрокинулся в ковер и утонул в нем, неловко подогнув руку. Вторая же его рука еще некоторое время сохраняла в себе жизненные силы и, нащупав ладошку присевшей рядом Анжелики, ухватила ее, прижала к груди, и лишь после этого Пыёлдин заснул, обессилевший от потрясений, которые сам же себе и устроил.
* * *
Не знал Пыёлдин, не предполагал даже, что за прошедшие сутки стал самым известным человеком планеты. Новости всех телепрограмм мира, заседания правительств начинались и заканчивались разговорами о нем, о Пыёлдине, который со своей бандой захватил тысячу заложников и сбрасывает их с небоскреба при малейшем неповиновении, при малейшей оплошности с их стороны.