– Что же я потеряю, Николай Петрович?
– Костя, сотни раз ты будешь задавать себе один и тот же вопрос – не поторопился ли, не смалодушничал ли? Не оборвал ли в себе что-то важное... Я не уговариваю тебя остаться, я предупреждаю о вещах, через которые сам прошел. Видишь ли, Костя, человеку нужно иногда совершать поступки, за которые он имел бы право уважать себя. Не просто честные поступки, порядочные, нет, для поддержания духовной формы необходимы поступки, требующие жертв, борьбы с самим собой. Видишь ли, в жизни далеко не все устроено как нам хочется, на то она и жизнь, тем и хороша. И если нет в тебе чего-то такого, за что ты уважал бы себя, гордился бы собой, если нет в тебе стержня... Знаешь, Костя, даже если завтра улетишь, стройка уже может служить для тебя точкой опоры, уберечь от малодушия, мелочности, дешевого корыстолюбия... Во всяком случае, мне так кажется. А если останешься до конца, до последней стыковки, до того момента, когда исчезнет с лица земли наш строительный экспедиционный отряд... – Панюшкин замолчал, с удивлением глядя на стаканы – они опять были наполнены. – Когда же вы успели?
– Сорок пять лет, Николай Петрович, – виновато развел ручищами Дедуля. – И что самое плачевное – все сорок пять коту под хвост! А бутылки мы сегодня же в Пролив сбросим, чтоб Комиссия не увидела и выводы нехорошие не сделала. Говорят, строга Комиссия-то, а, Николай Петрович?
– Строга не строга, а от своей доли не откажется! – прозвучал вдруг тонкий сиплый голос. Все обернулись и увидели с трудом протискивающегося в дверь Чернухо. – Ишь моду взяли – от Комиссии хорониться да водку хлестать! – продолжал пищать неповоротливый Чернухо. – Это все, Николашка, твои шашни! По почерку, как опытного преступника, видать. Нет чтоб пригласить человека: выпей, мол, с морозца, Кузьма Степаныч, обогрейся, распотешь душу-то!
– Ну что ж, распотешьте душу! – бесстрашно протянул Дедуля стакан.
– Спасибо, ребята! От начальства вашего не дождешься, это я понял, а вам спасибо. – Мохнатую шапку Чернухо бросил на лежак, сам сел на ящик, который успел подставить Званцев. – Здоровье ваше – горло наше! – Чернухо выпил, задумчиво посмотрел на пустой стакан, аккуратно поставил его на табурет. – Так. Скажи теперь, Николашка, почему здесь сидишь? Почему отчет не пишешь?
– Вот с Володей пришли на лед посмотреть да нечаянно на огонек заглянули.
– Посмотрел я на лед. Не зарастает ваша промоина.
– Как – не зарастает?! – возмутился Дедуля. – Неделю назад мы на самом берегу стояли, а теперь до него уж метров сто! Промоина сужается прямо на глазах, метра на три в сутки. Точно. Если так и дальше пойдет, то...
– Как раз к лету затянется, – сказал Чернухо. – Ладно, выпили, закусили, пора и честь знать. Пошли, будем важные разговоры разговаривать. А вы, ребята, без нас заканчивайте. Заберу я любезного собутыльника Николашку Панюшкина.
Выйдя из вагончика, все трое – Панюшкин, Званцев и Чернухо – остановились на краю льда и молча смотрели на черную пружинистую воду. Смазанные лунные блики говорили о ее скорости, силе, какой-то угрюмой, звериной непокорности. Казалось, в ней есть некая осмысленность, эту черную молчаливую воду невольно хотелось наделить злорадством, мстительностью, она будто упивалась своей безнаказанностью, способностью разрушать все планы людей, пренебрегать их желаниями и стремлениями.
– Как же ты совладаешь с ней, а, Коля? – спросил Чернухо почти растерянно. – На нее смотреть и то страшно. Это же не вода, а зверь какой-то!
– Авось! – с нарочитой беззаботностью ответил Панюшкин. – Как-нибудь. Не впервой. Мне бы вот с твоей компанией совладать, а уж с Приливом столкуюсь.
– Хитер ты, Коля, стал, ох хитер. Лукавый ты, Коля. Ну, расскажи, чего делал, как дальше жить будешь... Говори, не стесняйся, может, дело подскажу, чего не бывает. И в самой лысой голове, глядишь, иногда кой-чего заведется.
Панюшкин еще раз оглянулся на Пролив, зябко поежился, поднял высокий воротник, руки привычно сунул в карманы и размеренно зашагал по заезженному гусеницами льду к Поселку.
– Существует два способа, – негромко заговорил он, исподлобья глядя прямо перед собой. – Первый – протаскивание трубопровода по дну. Хороший способ. Сам испытывал не один раз, простой, надежный способ. Особенно когда дно приличное. Делается две майны, в начале и в конце участка. В первую трубу вводится, во вторую выводится, и вся недолга. Трубы протаскиваются подо льдом. Правда, для троса нужно рубить щель во льду, но дно здесь хорошее, божеское дно... Этот способ годится. Но есть и второй – свободное погружение трубы с промежуточных опор, установленных прямо на льду. Нам предстоял выбор – первый или второй? Протаскивание подо льдом или погружение со льда? Мы выбрали первый. Протаскивание. Считаю, что поступили правильно.
– Второй способ вообще не подходил, – заметил Званцев.
– Согласен, – кивнул мохнатой шапкой Чернухо.
Некоторое время все шли молча, и слышно было только похрустывание мелких льдинок под ногами да учащенное свистящее дыхание Чернухо.
– Да, – сказал Панюшкин. – Мы не имели права на опускание. – Он помолчал, будто еще раз мысленно примеряя к берегам, к Проливу оба способа. – Опускание требует больших ледорезных работ. Прорубить полутораметровый лед на протяжении километров да при этом уследить, чтобы траншея не замерзала в начале, когда делается ее середина, сохранить ее всю... Мы не смогли бы этого сделать. Да и ледорезок, способных взять такую толщину, у нас нет. Но есть мощные трактора, бульдозеры, лебедка для того, чтобы протащить трубу подо льдом. Выбрав протаскивание, мы в несколько десятков раз сократили ледорезные, ледокольные, водолазные работы, сократили настолько, что можем выполнить их собственными силами. Отсюда и плясали.
– Верно плясали, – согласился Чернухо.
– Главная забота – входная и выходная майны. И укладка тягового троса. Во льду для него достаточно сделать щель. Дальше... Часть троса можно оставить на поверхности – это уменьшит тяговые усилия. Теперь майны... Тут, конечно, проще всего взрывом. На берегу еще осенью, когда земля не замерзла, подготовлен спуск.
– Шустер! – одобрительно крякнул Чернухо.
– А зимой осталось лишь залить спуск водой – ледяная дорожка раза в три уменьшает сопротивление при движении трубы. По ней и стащим трубы в майну. Предусмотрено непрерывное протаскивание, чтобы избежать примерзания трубопровода к грунту, ко льду, к дорожке... Я ничего не упустил, Володя? Добавляй!
– Ничего, кроме главного, – и для первого, и для второго способа нужен лед. Лед нужен, Кузьма Степанович! – простонал Званцев. – Нужно, чтобы замерз Пролив, чтобы сомкнулись берега! А он, сволочь, не замерзает. Январь, двадцать градусов мороза даже в полдень, при ясном солнце, ночью до тридцати опускается, а он не замерзает.
– Не замерзает, ядрена шишка! – подтвердил Панюшкин. – Будь у нас способ перебросить трос через промоину... Хоть ракету какую приспособить, что ли!
– А вы не пробовали запросить буксир? – оживился Чернухо.