— А я должен в кассу шесть рублей, — улыбнулся Анфертьев.

— В анонимке утверждается, что Шихин является организатором тайного сборища под названием «Хеопс». Митька, ты признаешь свою вину?

— Значит, дело в этом, — проговорил Шихин растерянно. — Дела... А ты, Илья, разве не знаешь о нашем «Хеопсе»?

— Я-то знаю, я все знаю, но не обо мне речь. Ты признаешь свою вину?

— Да какая вина...

— Цель организации? — потребовал ответа Ошеверов.

— И цели-то никакой не было, — Шихин все никак не мог проникнуться важностью ошеверовского допроса. — Как-то мы купили двухлитровую бутыль болгарского красного... Не то «Мельника», не то «Гамзы»...

— "Гамза", — подсказал Вовушка.

— Так вот, купив два литра «Гамзы» и выпив оные, поспорили — кто за год больше километров намотает по нашей необъятной родине, — Шихин беспомощно улыбнулся, — такая вот блажь нам в голову ударила. Если бы выпили чего другого, другой была бы и блажь... Учредили премии за пребывание в самой северной точке, в самой южной, кто дальше других на восток сумеет пробиться... Решили за все очки начислять, а в конце года подвести итоги... Да, договорились ежемесячно по трешке сбрасываться — победителя чествовать... Но ничего не получилось, лопнул «Хеопс». Вовушка в Попасное к родственникам съездил, а я в Москву за пишущей машинкой... Вот и все наши достижения. Тот женился, тот три месяца трояки не вносил, а сразу десятку отдать не смог... И «Хеопс» бесславно прекратил свое существование. Так мы ни разу и не собрались, чтобы победителя поздравить, да и победителя не выявили... Потрепались и все.

— Все равно дурак! — сурово сказал Ошеверов. — Разве можно в наше время создавать тайные организации?!

— Да не было никакой организации! — воскликнул Вовушка.

— А зачем было называть ваш сговор так угрожающе — «Хеопс»? Назвали бы попроще... Калинка, например, малинка... А между тем, в доносе, — Ошеверов подошел к стулу, на котором висел пиджак, и, наклонившись, сунул руку во внутренний карман. И замер, изогнувшись в неловкой позе. Рука его быстро нырнула во второй карман. Потом он суматошно обшарил наружные карманы, ощупал себя — не хрустнет ли бумага.

Конверта нигде не было.

Ошеверов молча осмотрел всех, и недоумение на его лице постепенно сменялось подозрительностью.

— Что случилось? — спросил Шихин.

— Кто-то спер, — Ошеверов распрямился, и нимб над его головой вспыхнул особенно ярко. — Анонимку кто-то спер. Когда ужинали — была на месте. Я показал вам конверт и опять положил в карман. Теперь его там нет. Когда же он изловчился?

— Кто «он»? — уточнил Анфертьев.

— Анонимщик. Это могло произойти, когда мы после ужина разбрелись... Кто-то пошел в дом, кто-то спустился в сад... Как раз и дождь поутих... Митька с Костей полезли на чердак... И на террасе никого не осталось... Да-да-да! — зачастил Ошеверов, пытаясь поточнее восстановить события.

— А анонимка-то была? — улыбнулся Игореша.

— Была! — ответила Селена. — Мы вместе с Ильей получали ее в окошке до востребования.

— И ты держала ее в руках?

— Нет, но мне Илья зачитывал из нее...

— Признайся, Илья, что все это ты придумал! — захохотала Федулова.

— Так, — проговорил Ошеверов врастяжку... — Так... Этого я не учел. Жаль. Четко сработано... Ну что ж, будем обыскивать всех но очереди?

— Идея безнравственная, но, кажется, необходимая, — заметил Игореша.

— А вы знаете, становится интересно! — Федулова в возбуждении оттянула резинку и звонко щелкнула по мягкому животу. — Поначалу я даже заскучала, а теперь вижу, что все всерьез получается!

— Честно говоря, у меня мелькнула шальная мыслишка, что кто-то написал анонимку сгоряча — чего не бывает... А теперь вижу, что дело мы имеем с человеком последовательным... В хорошие ты лапы попал, Митя, — Ошеверов сочувствующе покрутил головой.

— Я знаю, — Шихин беззаботно махнул рукой. — Но если он сумел вынуть письмо из твоего пиджака, то наверняка смог и избавиться от него. Не держать же при себе...

— А как он избавится от письма?

— Да ну тебя! Зароет в землю, перебросит через забор, сунет в листву, в щель какую-нибудь, в туалет...

— Вообще-то да, вообще-то да, — пробормотал Ошеверов и вдруг взъярился. — Ну?! Признавайтесь, кто взял? Ну? Не то я сейчас знаете что сделаю, — он в бессилии обернулся вокруг, словно прикидывая, с кого начать.

17

Шихин еще раз взглянул на каждого — неужели ничто не вздрогнет в нем, ничто не вскрикнет от горя и необратимости... Нет, не заныло, не взвыло безутешно, не накатила волна печали. Он посмотрел на свои босые ноги с прилипшими иголками и листьями, пошевелил пальцами, усмехнулся пришедшему пониманию и спокойствию.

Шихин ошибался. Тогда на ночной террасе, слушая затихающий шелест уходящего дождя и отдаленное погромыхивание грома, не знал он, что долго еще будет ныть его душа и стремиться к каждому с необъяснимой настойчивостью. Презирая себя и удивляясь себе, он будет искренне радоваться, случайно встретив человека, с которым так бестрепетно прощался в эту ночь. Да, Шихин будет тянуться к своим бывшим друзьям — к анонимщику, к похотливому Адуеву, к Ваське-стукачу, который столько бумаги, бедный, извел, описывая опасное его мышление, воспроизводя неосторожные слова, когда Митька, не в силах сдержаться, разражался гневом по тому или иному поводу. А ведь предупреждали, дословно Васькины выражения приводили, которые тот в доносах употреблял, а Шихин не то чтобы не верил, верил, но пропускал мимо ушей. И даже Ваське-стукачу он обрадуется, увидев его в дверях собственного дома, суетясь, раскупорит заветную бутылку, обшарит холодильник в поисках куска колбасы, чтобы угостить стукача и посидеть рядом. И не сможет, ведь не сможет, охламон несчастный, удержаться от крамолы, опять начнет трепаться напропалую, прекрасно зная, что в эти самые секунды уже наматывается, наматывается лента в потрясающих мозгах Васьки-стукача, что все тот запомнит и не позже как сегодня же вечером изложит письменно и отправит, куда надо...

Какая-то подсознательная, непреодолимая, почти мистическая страсть к искренности. Автор тоже временами испытывает нечто подобное и может подтвердить — так бывает. А еще хочется испытать судьбу, пощекотать себе нервы, ведь ползем же к краю пропасти, заплываем на глубину, знакомимся с красавицами, прекрасно зная, что ничего хорошего из этого не получится, что будет горько и безнадежно, если, конечно, выберемся из пропасти, если доплывем до берега, если с красавицей разберемся или хотя бы удастся спастись бегством. Не от красавицы, а к ней, ребята, к ней. Так знающие люди, спасаясь от лесного пожара, сами поджигают лес и направляют свой огонь навстречу пожарищу, оставаясь на земле выжженной, пышущей жаром, но все-таки живыми.

Будет тянуться Шихин и к своему несостоявшемуся убийце, разве донос — не попытка убийства? Это прощание затянется надолго, не на один год, пока с облегчением он не почувствует однажды полнейшее равнодушие при воспоминании о друге. А до этого еще будут встречи, шумные, с тостами, и Иван Адуев снова споет, охваченный уиоительным восторгом дармового хмеля. И Васька расскажет что-нибудь о стукачах, а у них в жизни немало настолько занятного, что от веселого смеха просто нельзя удержаться.