– Ну, были две чашки… Что из этого следует? – растерянно спросил Зайцев.
– А внутри кофейная гуща.
– Да, чашки были немытые. Хозяин не успел ополоснуть, а убийце было не до них.
– Как выглядели в них потеки гущи? Не помнишь… Бывает, – уже с некоторым сожалением произнес Ваня. – В чашке, из которой пил убийца, явственно просматривается крест. Это было предупреждение. Но злодей не увидел креста, или же пренебрег этим знаком, не поверил высшим силам, которые пытались остановить его от безрассудного поступка.
– А может, гадал хозяин?
– Нет, капитан, – твердо сказал бомжара. – Посмотри на снимок – обе чашки стоят на столике со стороны убийцы.
– А почему ты решил, что из чашки с крестом пил именно убийца? Может, из нее пил хозяин? И тогда крест полностью оправдал свое появление-знамение.
– Из чашки с кофейным крестом пил убийца – на ней нет отпечатков пальцев. Ничьих. А на другой – отпечатки пальцев хозяина.
– С чего ты все это взял, Ваня? – с такой улыбкой спросил Зайцев, будто ему удалось наконец в чем-то уличить бомжару.
– А ты сам мне это сказал, капитан. – Ваня вскинул руку вверх и чуть в сторону, как это делали когда-то греческие боги, наблюдая с Олимпа за людскими глупостями. – Вчера. Сказал, что хозяин пил из надколотой чашки.
– И что же из этого следует?
– Выводы можно делать разные… Но в нашем случае более других напрашивается такой… Убийца – человек суеверный. Задумав кошмарное преступление, он не может устоять, чтобы еще раз не свериться с приметами. Вообще-то все мы суеверные, все хотим ощутить поддержку высших сил…
– Значит, ты мне предлагаешь из двенадцати человек найти самого суеверного?
– Можно пойти и по этому пути, но не стоит, – раздумчиво произнес бомжара. – Ночью с божьей помощью мне открылось нечто более важное. Думаю, что уже к вечеру ты можешь защелкнуть неотвратимые свои наручники на вздрагивающих от ужаса руках убийцы. Ничего, что я выразился так красиво?
– Да выражайся, Ваня, как тебе угодно! Только побыстрее!
– Спешат, капитан, только при ловле блох, – с почти неуловимой назидательностью произнес Ваня. – А при ловле опасных преступников следует соблюдать осторожность.
– Могут убить? – понизив голос, спросил Зайцев.
– Могут слинять, – на этот раз в голосе бомжары назидательность прозвучала уже вполне откровенно.
– Ваня, – следователь помолчал. – Наручников у меня в достатке, и все они в рабочем состоянии. Только скажи мне, пожалуйста, на чьих шаловливых ручонках я могу их защелкнуть?
– Ты помнишь всех двенадцать подозреваемых?
– Они стоят у меня перед глазами! Днем и ночью! Как живые!
– Это хорошо. Значит, ты предан делу, увлечен, со временем займешь большую должность, тебе повысят зарплату и, может быть, даже наградят. Орденом. Или бесплатной путевкой в санаторий. В вашем полицейском ведомстве есть санаторий? Ведь в милицейском наверняка был, а?
– Ваня!
– Понял, – кивнул бомжара. – Из подозреваемых никто не спрашивал разрешения хотя бы ненадолго отлучиться по каким-то важным делам?
– Поступала такая просьба.
– Поставь напротив фамилии этого человека птичку. Мысленно, конечно. Припомни… Может, кто-то жаловался на денежные затруднения? Небольшие, преодолимые, но тем не менее…
– Да они все жалуются, что денег нет!
– А кто-то жалуется не так, как все. Настойчивее. Невиннее. С какой-то целью. Как бы не веря, что ты запомнил эту его жалобу во время предыдущей вашей встречи…
– Надо подумать.
– Когда вспомнишь – птичку поставь. Дальше… Пошли своих ребят по окрестным химчисткам… Нет ли среди клиентов последнего времени одного из твоих подозреваемых.
– Думаешь, в крови перемазался и понес отмывать?
– Фу, как грубо, капитан! Дело не в крови… Замаранным он себя чувствует! Пытается отмыться даже от той грязи, которая к штанишкам-то и не пристает… Видимые следы он предусмотрел, но боится оставить следы невидимые – ворсинки от кресла, запах кофе, пыль на рукаве с журнального столика… Ты проверь… Если все три птички соберутся напротив фамилии одного человека… Это уже кое-что.
– Понимаешь, Ваня, все это не убеждает.
– Продолжаю. Совершил убийство человек слабый, трусливый, подловатый.
– Такое совершить и – слабый?!
– Да, капитан, да. У него характер канцеляриста, прагматика. По должности поднялся невысоко. Постоянно уделяет внимание мелочам – в одежде, в кухонных делах, в отношениях с вахтерами, продавцами, почтальонами. Я не удивлюсь, если по гороскопу он Дева.
– И в этих областях ты силен? – усмехнулся Зайцев.
– Я – астроном, – ответил бомжара, чуть заметно вскинув голову. – А это, капитан, совсем рядом с астрологией. Кстати, я тоже Дева. И мой любимый цветок – астра. Вот придет тебе в голову поздравить меня – покупай астры. Большие, махровые, темно-фиолетового цвета астры… Как небо в звездную ночь, когда все телескопы Земли устремляют свой взор… – Бомжара неожиданно замолчал, потом встал, подошел к окну, какое-то время стоял там, отвернувшись. И Зайцев понял, что не надо ничего не произносить – Ваня растревожился своими же словами. Но взял себя в руки, промокнул глаза занавеской и вернулся к койке.
– Продолжим, – сказал бомжара. – Да, он трус. И при этом большой нахал. Он может оскорбить человека, но тут же как бы отступить, извиниться. Сам понимаешь, это будет вынужденное извинение. Поговори с подозреваемыми – пусть каждый назовет самого скупого из их компании. Большинство назовет его. А ты продолжай выставлять птички. Напротив его фамилии выстроится целый ряд твоих мысленных птичек. Этот человек склонен строить большие планы, мечтать о свершениях, о собственном величии, но при первых, даже отдаленных трудностях от всего отказывается. Припомни, кто из двенадцати начинал разговор с тобой уверенно, даже нагло, пытаясь сломать тебя, но тут же каялся, пояснял, что ты неправильно его понял… Среди твоих клиентов должен быть такой человек.
– Кажется, есть… Но у него надежное алиби.
– Проверь. Затевая преступление, он больше всего думал о путях отступления, о том, как замаскировать следы, отвести подозрение. Живет он подчеркнуто скромно, у него могут быть потертыми штанишки, зажеванным воротничок рубашки, но при этом все выстирано и проглажено. У него заискивающие манеры на работе и хамские – дома. Я уже говорил – он суеверен, вполне возможно выстроил для себя целую систему примет. И об этом должны знать остальные твои подозреваемые.
– Так, – крякнул Зайцев.
– Возраст… Ему тридцать пять – сорок лет. Разговорчив. Вернее – болтлив, но говорит в основном о пустяках. Погода, мода, цены, судебные очерки в газетах и так далее. Трамвайная болтовня. На большее он не решается, хотя суждения имеет обо всем на свете. С женщинами у него отношения сложные. Если вообще существуют.