– Простите, – сказал Заварзин, – куда я попал?
– А куда вы звоните? – спросил напористый голос.
– Видите ли, я по делу…
– И как дела?
– Хорошо идут дела… Голова еще цела.
– С чем я вас и поздравляю! Внимательней набирайте номер!
– Виноват! Исправлюсь! – ответил Заварзин, но не было в его голосе ни смущения, ни растерянности. Повесив трубку, он вышел на улицу. Вокруг «мерседеса» толпились зеваки, заглядывали в кабину, любовались зелеными переливами. Заварзин не стал им мешать. Он постоял в сторонке, прошелся по улице и только потом, легонько раздвинул толпу у машины, уселся в желтое бархатное сиденье. Заварзин не торопился. Включил магнитофон, ткнул в узкую прорезь кассету, уменьшил звук и некоторое время сидел, откинувшись на спинку сиденья, бездумно и расслабленно. И только по двигающимся под закрытыми веками глазам можно было догадаться, что он видел в эти минуты что-то беспокойное, тревожащее. Минут через десять он включил неслышный мотор и тронул машину. Бросив взгляд в зеркало, удовлетворенно кивнул – восторженные зеваки обалдело смотрели ему вслед. Сверкающий под полуденным солнцем зеленый «мерседес» миновал перекресток, на котором произошло убийство. Ничто сейчас не напоминало о трагедии – асфальт был чист и сух, прохожие предпочитали затененную противоположную сторону улицы, лишь несколько человек толпились у киоска с мороженым. Заварзин, не замедляя скорости, проехал мимо, хотя на светофоре уже горел желтый. Постовой проводил его взглядом – он знал эту машину.
На пляж Заварзин успел как раз к назначенному времени – крупноватая девушка с короткой стрижкой уже сидела под грибком, с легким нетерпением оглядываясь по сторонам.
– А вот и я, – сказал Заварзин. – И почти без опоздания.
– На такой машине грешно опаздывать.
– Ох, не сглазь, Наташа! Ох, не сглазь! – Заварзин снял светлый пиджак, мимоходом коснувшись ее груди. – Ой! Что там у тебя? Ты что-то прячешь!
– Шарики! – легко ответила Наташа. – Теннисные шарики.
– Крупноваты для игры!
– Смотря для какой.
– Поиграем, тогда и разберемся, а? – он посмотрел исподлобья. – Не возражаешь?
– Поиграем. Вот жара немного спадет…
– Эх, дожить бы! – шутливо простонал Заварзин.
* * *
Пафнутьев разложил на столе фотографии, которые принес Худолей, и, не торопясь, рассматривал одну за другой. Снимки получились неплохими, даже на глянец эксперт не поскупился, что бывало с ним нечасто. Сам Худолей сидел тут же, закинув ногу на ногу так, что тощая выпиравшая коленка была видна во всех анатомических подробностях. Скучая, Худолей листал какой-то журнал, листал шумно, резко, словно его раздражала каждая страница и он торопился побыстрее ее перевернуть. Время от времени взглядывал на следователя, пытаясь понять его настроение.
– Так, – произнес наконец Пафнутьев, откладывая в сторону один снимок. – А словами можешь что-нибудь сказать, – вслух, внятно, четко?
– Тяжелый случай, Паша. Но кое-что есть, не зря мы ползали по этому переулку. Ты правильный снимок выбрал. Как и старались ребята, а всего не предусмотрели – протектор оказался меченым. Зная, как они гоняют по дорогам, по бездорожью, можно предположить, что повреждение обязательно обнаружится. И оно обнаружилось. Смотри, вырвана часть протектора в виде этакого треугольничка довольно правильной формы…
– Вижу, – Пафнутьев взял снимок, всмотрелся в него. – Авось сгодится… Когда мотоциклиста поймаем, – он сунул снимок в потрепанную папку. – Помнишь, как обрывался на дороге след мотоцикла? Резко и навсегда. Мотоциклы, насколько мне известно, пока еще не летают… Куда он мог деться?
– А черт его, знает! Скорее всего, вкатили на что-нибудь… Другого объяснения не вижу.
– Вкатили? – с сомнением проговорил Пафнутьев. – Хлопотно это… И потом, остановка, кто-то должен с мотоцикла слезть… След в этот момент наверняка завиляет, появятся отпечатки подошв… А там ничего этого нет. Ладно, разберемся. Что еще?
– Кровь на заборе – третья группа. На левой руке у одного из мотоциклистов наверняка есть ссадина, содранное место… Что-то в этом роде. Эти охламоны с перепугу не вписались в поворот… Несколько метров они ехали вдоль забора и все это время от досок отталкивались.
– Это все? – уныло спросил Пафнутьев.
– На рукавах у преступников, на левых рукавах, должны остаться древесные занозы. Мелкие, почти незаметные. Их так просто не вытащить из ткани. И куртка оставила след на заборе… черная куртка из брезентовой ткани. И еще, Паша… Когда мотоцикл бросило на забор, один из седоков оперся ногой о землю. И оставил отличный отпечаток подошвы. Рубчатая подошва ботинка типа туристского… Если найдешь, доказать несложно, – Худолей протянул еще одну фотографию.
Пафнутьев взял снимок, всмотрелся в него и, не сказав ни слова, сунул в папку.
– Все это хорошо, – вздохнул он, – все это мило… Но у нас нет ничего, что помогло бы установить их самих.
– Я, конечно, извиняюсь, – перебил его Худолей, – но ты несешь чушь. Как это ничего нет?! А мотоцикл ни о чем не говорит? Рокеры-шмокеры тебя не интересуют? А обрез? А заряд? А прокладки? А связи бедолаги Пахомова? Эти убивцы, между прочим…
– Как ты думаешь, чем они занимаются?
– Водку пьют, – не задумываясь, ответил Худолей. – Тут и думать нечего. Все, кто достал водку, пьют. А кто не достал – маятся.
– Да, кстати, – Пафнутьев поднял с пола портфель, не торопясь пощелкал замками и, порывшись в его глубинах, вынул бутылку водки. Как недавно Халандовский, он взял ее за самый кончик горлышка и поставил на стол. – Хотя ты во мне и сомневался… Однако же, должен признать, что слов своих не забываю.
– Паша! – вскочил Худолей. – Паша… Представляешь, надежда в душе теплилась, слабая, гаснущая надежда… Но верить боялся. Как мы все-таки изверились, как обнищали духом! Как мало в нас осталось высокого и чистого! Если я когда-нибудь…
– Спрячь, – сказал Пафнутьев. – А то выгонят обоих.
– Да я мигом, да я… – Худолей сунул бутылку в карман, сверху на торчавшее горлышко натянув рукав, прокрался к двери, осторожно выглянул наружу. Убедившись, что опасности нет, выскользнул из кабинета, большими бесшумными шагами пробрался в конец коридора, где висели противопожарные ведра да топоры с крючьями и нырнул в свою каморку. Там, пометавшись из угла в угол, он, наконец, сообразил сунуть бутылку в корзину для мусора, сверху набросал бумаг, от двери обернулся, чтобы убедиться в надежности тайника, а выйдя, уже не торопясь, вернулся к Пафнутьеву.
– Паша, – торжественно сказал Худолей, – я твой должник по гроб жизни.
– Хорошо, что ты это понимаешь.
– Используй меня, как душа пожелает! Я сообразительный, Паша! – Худолей прижал тощие ладошки к впалой груди и преданно заморгал длинными женскими ресницами. – Я все пойму, Паша! Верь мне, истинно говорю тебе!