– Все понял.
– Желаю успехов.
Анцыферов послушал короткие гудки, озадаченно положил трубку, да так и остался сидеть с рукой на телефонном аппарате. Окинув себя взором как бы со стороны, он понял, что поза у него получилась красивая. Синий костюм-тройка, галстук сине-красными полосами, такой же платочек в кармашке, и сам он подтянутый, моложавый, с легкой проседью на висках, которая только красит настоящего мужчину… Злые языки утверждали, а в наше время злые языки самые правдивые, так вот они поговаривали, что уж раз в день, но обязательно, забегала к нему в кабинет молодая парикмахерша из соседнего салона – поправить прическу, освежить, сделать легкий массаж. Говорили и о других услугах, тем более, что иногда девица задерживалась гораздо дольше, нежели требовал прокурорский пробор. Хотя, если задуматься… Комната отдыха была, в ней холодильник, душ, диван, отдельный вход-выход… Для испорченного мышления этого вполне достаточно.
Почувствовав, что рука его на телефоне слегка занемела, Анцыферов поднялся, подошел к окну, остановился, отодвинув штору и опершись рукой о подоконник. Тоже красивая поза, если смотреть от двери. За окном стояла громадная липа, под ней безобразной толпой клубились всевозможные жалобщики, сутяги, свидетели, заявители и прочая шелупонь, которая ошивалась у прокуратуры каждый божий день. Он смотрел на них с высоты третьего этажа, сквозь гардинное полотно невидимый, скорбный и могущественный… Да, прокурор города был могущественным человеком, принимал он позы или нет, тешился с юной парикмахершей или читал ей вслух статьи уголовного кодекса, называли его Анцышкой или каким другим непочтительным именем.
Заскучав у окна, он подошел к столу, набрал номер по внутренней связи и коротко сказал:
– Павел? Зайди.
И через несколько минут он вошел – Павел Николаевич Пафнутьев. Едва взглянув на него, сразу можно было сказать, что со следователем Пахомову явно не повезло. Нет, Пафнутьев не казался таким уж дураком или убогим, но огня в нем было немного, если вообще был в нем огонь. Выглядел смурным, какая-то угнетенность светилась в его глазах, над которыми нависал тяжелый лоб. Бывает, конечно, что хотя человек и не хватает звезд с неба, но шустростью берет, усердие проявляет, по земле перемещается с некоторой живостью. А этот… Нет, ничем похожим Пафнутьев не отличался.
Вот вызвал его начальник, пришел он… Ну, поздоровался бы, руку пожал, улыбнулся бы, к окну подошел, сказал бы какие-то слова насчет толпящихся внизу граждан, которые, похоже, умом тронулись от безуспешных своих попыток найти правду и справедливость, о погоде что-нибудь ляпнул бы, похвалил бы начальство за нарядность, дескать, прекрасно выглядите, Леонард Леонидович… Нет. Вошел, остановился у двери, руки вдоль тела свесил, голову набок склонил и смотрит, не то затравленно, не то обреченно…
Надо сказать, что одевался Пафнутьев прилично, рубашонка хоть и заношенная, но чистая, местами даже выглаженная. Пиджак и брюки хотелось бы видеть на нем одного покроя, от одного костюма, но это не всем удается. К тому же тесноват на нем был пиджак, тут никуда не денешься, тесноват. То ли Пафнутьев купил его таким, то ли сам располнел за те годы, пока этот костюм носил. Носовой платок при нем был постоянно и, замечали, чистый, но всегда каким-то несуразным комком, отчего карман пиджака отдувался, а стоило ему вынуть платок, на пол вываливались крошки, мелочь, обломки спичек, троллейбусные билеты, какие-то таблетки, понять назначение которых было невозможно.
С начальством Пафнутьев здоровался постоянно, когда замечал, разумеется, причем с подчеркнутой уважительностью, даже если не слышал ни слова в ответ. Некоторые утверждали, что у него и настроение улучшалось, если удавалось где-то столкнуться с Аниыферовым и хорошо, не торопясь поздороватся, остановившись и вытянув руки вдоль тела. Впрочем, это могли быть и наговоры. Но не было, не было в нем блеска, не было привлекательности, если не для женщин, то хотя бы для мужчин. Ни у тех, ни у других ничто не содрогалось при виде Павла Николаевича. Женщины не манили его в укромные уголки, в липовые аллеи под лунный свет, в сиреневые заросли, в светелки свои, в постельки не завлекали, хотя Пафнутьев и не возражал бы. И мужчины не тащили его в свои забегаловки, а он и здесь бы не отказался. Правда, когда все складывалось, от забегаловок Пафнутьев не уклонялся, посещал. И стаканчик мог пропустить, и второй. Но пить с ним было неинтересно – не пьянел. Впрочем, нет, он пьянел, но чем больше выпивал, тем более становился нормальным человеком. И когда собутыльники теряли всяческую над собой власть, Пафнутьев выглядел как огурчик, был тверд на ногах, весел, шутлив. И только тогда, только тогда возникал вокруг него тот самый ореол некоторой привлекательности, которой ему так не хватало в каждодневной жизни.
Вот этого следователя и вызвал к себе прокурор Анцыферов. До сего дня Пафнутьев занимался несложными делами и слыл специалистом в семейных конфликтах, в бухгалтерской отчетности и торговых махинациях. Не потому, что он действительно во всем этом разбирался, а потому, что никаких других преступлений Анцыферов просто не решался ему поручить, опасаясь срама и конфуза.
– Здравствуйте, – произнес Пафнутьев, остановившись в дверях. – Вызывали, Леонард Леонидович?
– А, Паша! – обрадованно произнес Анцыферов, подошел к следователю, пожал руку, подхватил под локоток, усадил за приставной столик, участливо заглянул в глаза.
– Как самочувствие?
– Спасибо. Не жалуюсь. Много доволен, Леонард Леонидович.
– Прекрасное утро, не правда ли? – Анцыферов улыбался широко, доброжелательно и с заметным превосходством, поскольку был уверен, что на такие вот необязательные слова следователь сказать ничего не сможет, недоступны они ему.
– Да, утро ничего, – согласился Пафнутьев. – Мороз и солнце, день чудесный, еще ты дремлешь, друг прелестный, – вдруг заговорил он нараспев. – Вставай, красавица, проснись…
– Остановись, – посерьезнел Анцыферов. – Что-то тебя не в ту степь понесло… На улице жара, асфальт течет, все сточные решетки уж закупорил, а ты про мороз…
– Виноват, – Пафнутьев потупил глаза.
– Паша, перестань валять дурака. Произошло чрезвычайное событие.
– Чего там стряслось?
– Похоже, убийство.
– Похоже или убийство? – уточнил Пафнутьев.
– Если речь идет о насильственном лишении жизни…
– Тогда убийство, – кивнул Пафнутьев, будто снял для себя какие-то сомнения. – Но я-то здесь при чем?
– Как? – возмутился Анцыферов и даже ладошками всплеснул. – Ты следователь прокуратуры! Кому же заниматься опасными преступлениями, как не тебе! Что-то, Паша, я тебя не понимаю! Ты задаешь такие вопросы, что…
– Ладно, – перебил Пафнутьев с простоватой бесцеремонностью. – Замнем. Поехали дальше. Ты же меня никогда на убийства не посылаешь, Леонард! Вот я и думаю – что же это за убийство такое необыкновенное, что ты решил послать именно меня? Чем же это я в лучшую сторону отличаюсь от всех прочих?