Николь выбежала и вернулась через несколько минут с озадаченным выражением лица:
– Слушай, тебе очень хочется смотреть фильм?
– А что? – спрашиваю я, не отрываясь от экрана, где разворачивает расследование комиссарша полиции, энергичная брюнетка. Обаятельна, интеллектуальна, элегантна, с начальством не ссорится, в дружбу с криминалом не вступает. И спина у нее, что характерно, не болит!
– Звонит соседка, приглашает зайти к ней на аперитив. Мы с ней чуть ли год не виделись, она хорошая подруга моих родителей. Увидела свет в окнах и жаждет пообщаться. Сходим, а? Я ведь завтра уеду, больше некогда будет увидеться. Да и тебе это знакомство полезно, ты останешься под ее присмотром. Пошли, а?
Ну куда ж деваться! Быстренько красимся, меняем майки и шорты на легонькие платьица (в бургундской деревне принято ходить на аперитив если не при параде, то хотя бы чуть-чуть причепурившись) и переходим через дорогу. Дом Клоди (так зовут соседку) практически напротив нашего. По двору скачет черный пес неведомой мне породы, очень изящный, даже изысканный, можно сказать, но при этом невероятно ушастый и дружелюбный. Мы с ним, разумеется, немедленно начинаем «лизаться».
– Бобик! – бормочу я. – Дорогой мой Бобкинс!
– Почему Бобик? – смеется Николь. – Может, его еще как-нибудь зовут?
– Определенно, – киваю я, не переставая трепать шелковые собачьи уши. – Просто раньше у наших соседей по даче был пес Бобик, который меня обожал. А я его. Я для него была каким-то высшим существом. Стоило мне приехать, как он убегал из дому и уже не отходил от меня. Его хозяева к этому привыкли, не обижались, говорили: «Иди, Бобик, скорей, твоя подружка приехала!» Зимой мы, конечно, не ездили на дачу, но он меня не забывал. Представляешь? Я летом приезжала, и все начиналось снова. Я его называла Бобкинс. Знаешь, такая была умора, когда мы с ним в магазин ходили… Я иду, а он меня охраняет. И лает на всех, даже на своих хозяев! Почему-то он считал, что особенную угрозу для меня представляют велосипедисты. Чуть завидит какого-нибудь, бросается вслед и норовит стащить на землю, причем еще и куснуть старался – за задницу.
– Наверное, у него было очень много врагов! – смеется Николь.
– Да уж! Бобкинса вся деревня терпеть не могла, потому что он кур трепал почем зря. Единственное, ради чего он мог меня бросить, так это если курицу бесхозную увидит. Ну, или рыжую кошку. Почему-то он считал своим долгом именно рыжих кошек гонять. В конце концов его кто-то пристрелил.
– Как пристрелил?! – не верит Николь.
– Молча. Пес придушил чью-то курицу, ну и хозяева очень рассердились… Конечно, жалко курицу, но… А я до сих пор не верю, что Бобкинс вот так безвозвратно умер. Думаю, вдруг у собак тоже бывают новые воплощения? Вдруг, думаю, Бобкинс возродился? Я его, если честно, в каждой собаке вижу…
Выходит Клоди, маленькая полненькая брюнетка с полуседыми, стильно подстриженными волосами. На ней затейливые ожерелья, браслеты и длинное индийское платье. Выглядит она очень богемно. Оказывается, Клоди заканчивала школу искусствоведения при Лувре! Отсюда пристрастие к рискованно-изысканной бижутерии и платьям-балахонам. Вот тебе и бургундская крестьянка!
Знакомимся и непременно целуемся. Николь принимается рассказывать о родителях, о Шанталь, Мирославе и Лере, о работе, обо мне (но без особенных подробностей) и даже о моем незабвенном Бобкинсе. Кстати, пса Клоди, оказывается, зовут Тедди. Пока Николь болтает с соседкой, я продолжаю неистово гладить совершенно разомлевшего Тедди и оглядываться.
В отличие от заброшенного дома и засохшего сада Брюнов, у Клоди все очень ухоженно. Конечно, она ведь живет здесь постоянно. Газон сияет изумрудной зеленью, розы истомно благоухают (определенно здесь нарушают установки правительства насчет водосбережения!), вообще море цветов. Даже старинная повозка, стоящая посреди дворика вместо беседки, увешана кашпо, в которых пышно цветут герани. Потрясающе красиво все это. У Клоди поразительный вкус!
– У нас тоже есть повозка, – говорит Николь, заметив мой восхищенный взгляд. – Можно сказать, карета. Очень старинная, между прочим. Раньше выглядела, видимо, весьма помпезно, а теперь это, конечно, остатки былой роскоши. Стоит в амбаре, я тебе ее завтра покажу. Мечта антикваров! Жаль, руки ни у кого не доходят заняться наконец этим домом, усадьбу в порядок привести. Родители предпочитают мотаться по миру, да и у нас с Мирославом полно хлопот.
– Ничего, всему свое время, – философски роняет Клоди и приглашает нас в дом. Гостиная с огромным камином (иначе не обогреть эти каменные, мрачноватые дома) уставлена книжными стеллажами. Матово-темное мерцание стекол, репродукции на стенах, букеты лунарии в напольных керамических вазах, роскошные разлапистые кресла, явно перекочевавшие сюда из какого-нибудь дворца… Вот тебе и деревенская глушь!
Мы подсаживаемся к маленькому столику, на котором стоят тарелочки с оливками, орешками, крекерами и миска, доверху полная черной икры. Глазам не верю…
– Я тоже вернулась в наше родовое гнездо, уже вдоволь налетавшись по свету, – продолжает хозяйка. – А теперь даже думать не хочу, чтобы покинуть его. Это все еще придет, Николь, вам еще захочется пожить в Мулене. Знаете, это место очень притягивает людей. Жаль, что вы не застали Труди и Марка: они неделю назад уехали в Рим. Это американцы из Калифорнии, которые купили в Мулене старую гостиницу и перестроили ее, превратив в дом, который называют своим замком. У них вообще удивительная страсть к титулам и всему прочему. Наверное, будь у них достаточно денег, они непременно купили бы замок. А пока собирают по всей округе антиквариат и дружат с местной аристократией. Ведь многие семьи живут здесь веками, родословные насчитывают поколения и поколения. Мои предки, предки Жаклин, да и Николь…
– Жаклин сейчас в Аржентое? Жаль, не повидаемся. Мы сегодня видели Жильбера, – говорит Николь. – Он куда-то уезжал.
– Вот, пожалуйста, – кивает Клоди, наливая нам красного бургундского вина. Настоящего! Как в романах Дюма! Называется, правда, немножко на цыганский лад: «Вон Романэ».
Ах, нет, балда я! Не на цыганский, а на итальянский: романэ – римский, а цыганский – ромалэ.
Быстренько загоняю связанные с цыганами ужасные воспоминания в глубь памяти, пью вино и алчно посматриваю на икру. Интересно, откуда во французской глубинке такое изобилие? Неужели уже не русские, а французы рубают кавьяр ложками?
– Вот, пожалуйста, пример: Жильбер – приезжий, он женился на местной уроженке Жаклин, однако не увез ее к себе, а поселился здесь. Правда, трудно было бы ожидать, чтобы Жаклин согласилась уехать из Мулена на Корсику!