Но вот наконец мы докатились до угла Свечного и Ямской.
На наш стук ворота отпирает дворник и немедленно предупреждает:
– Поосторожнее, господа хорошие, не то попадете в мерзость. Мы теперь просто во двор все выливаем. Ничего, к зиме как-нибудь замерзнет!
Да, а мы-то еще жалуемся на холодную осень. Теперь надо молиться, чтоб скорей ударили морозы!
С большим трудом мы поднимаем Иринушку по лестнице, она, умница, крепится изо всех сил, только изредка постанывает. Постельное белье мы захватили с собой. Зловоние в приюте нестерпимое…
Принимает роды мой знакомый – доктор Кравецкий. Мы некогда работали вместе, он помнит меня. Осведомляется о Косте. Отвечаю сдержанно: «Все как прежде», а сама креплюсь, чтобы не выдать ни намека на забрезжившую у меня надежду. Мельком вспоминаю, как радовалась Ася Борисоглебская, когда ей кто-то посулил свободу мужа, и чем это кончилось. Нет, лучше молчать, молчать! Надейся на лучшее, но готовься к худшему, вот в чем мудрость жизни.
Кравецкий – умный человек, он понимает: в наше время лучше никому не задавать лишних вопросов. Поэтому только вздыхает:
– Ну, бог милостив.
– Бог милостив, – эхом откликаюсь я, понимая, что все это очень напоминает разговор над смертным одром больного. Видимо, та же мысль приходит и Кравецкому, поэтому он быстро переводит тему:
– Покуда пациентка наша собирается с мыслями, расскажу вам одну пресмешную историю, Татьяна Сергеевна. Жена моя, как вы, быть может, помните, университетский профессор. И вот, вообразите, по так называемой зеленой карточке КУБУ – сие есть комиссия улучшения быта ученых, – поясняет Кравецкий, и правильно делает, ибо нынче, милостью Советской власти, развелось столько аббревиатур, что все не упомнить, – выдали ей фунт масла. Неслыханное счастье! Но масло выдали завернутым в исписанную бумагу, причем исписанную сторону обратили к самому маслу. Да еще врезалась целиком толстая сургучная печать. И как вы думаете, что за бумага оказалась? Это было старое свидетельство Николаевского госпиталя о том, что какое-то лицо страдает слабоумием как следствием сифилиса. Добросовестно описаны вопросы, предложенные больному, и его ответы. Тут я лишний раз «поблагодарил» господина Родэ. Ведь это именно ему Советская власть поручила ведение хозяйственной части в Доме ученых. Слышали о нем?
Ну а как же, я слышала. Его называли самым шикарным и самым толстым мужчиной в Петрограде. Бывший хозяин знаменитого ночного ресторана «Вилла Родэ» с цыганским хором и отдельными кабинетами в фаворе у новой власти. На должность его рекомендовал Горький, чья жена, Мария Андреева, теперь, как я уже говорила, комиссарша. Ох уж эти мне русские интеллигенты… Буревестники революции! Почему «царские сатрапы» вовремя не подрезали вам крылья?
– Вижу, что вам знакомо сие имя, – довольно кивает Кравецкий. – Так вот знаете ли вы, как теперь называют подвластный Родэ Дом ученых? Знаете?
– Нет, не знаю. Так как же?
– РодЭвспомогательным заведением! – от души хохочет Кравецкий, и я охотно вторю ему и чудному каламбуру.
Впрочем, посмеяться вдоволь нам не удается: у Иринушки начинаются роды, и только лишь спустя три часа нам удается все благополучно завершить. Новый гражданин Страны Советов появился на свет, и, судя по его крику, он не вполне доволен советскими порядками.
Я устала страшно, стоит подумать о том, сколько добираться до дому, ноги заранее отказываются служить. Но делать нечего. Уже седьмой час утра, когда я выхожу из роддома, а в свою квартиру добираюсь ровно через два часа. Как нарочно, ни одного трамвая.
«Приду – и буду спать, – мечтаю по пути. – Спать, спать…»
Около нашего парадного толпа соседей. Лица у всех вытянутые, испуганные. Тут же стоит повозка, на которой лежат какие-то свертки, покрытые рогожей. Рогожа намокает бурыми пятнами, и точно такими же пятнами покрыта лестница.
Что это? Неужели кровь? И что там лежит под рогожей?!
Протискиваюсь поближе к соседке – молодой, всегда печальной женщине. Ее муж убит в 1915 году, родители умерли, детей нет. Она одинока, как и я, но каждая из нас настолько погружена в свои печали, что не хочется принимать на себя тяжесть бед другого, столь же несчастного человека. Когда плохо, влечет к тем, кому хорошо… Беда лишь в том, что таких людей уже почти не осталось на свете!
– Голубушка Раиса Васильевна, что тут произошло?
– Такой кошмар, такой кошмар! – твердит соседка растерянно. – Ночью вырезали всех в первом этаже. Всех – и мужа, и жену, и горничную! Ограбили, а их самих убили. Да еще мучили, наверное, перед смертью… Милиционер сказал, что на теле горничной следы пыток. Наверное, хотели узнать, где ценности спрятаны.
Мгновение не понимаю, о чем это она. В первом этаже у нас жила семья спекулянтов, у которых служила Дуняша.
Господи Иисусе… Там, под рогожей, – они? И Дуняша? Это на ее теле – следы пыток? Не может быть!
– Не может быть! – Мне кажется, я кричу, между тем как из горла вырывается только слабое сипение. – Но ведь только нынче вечером она была у меня… мы разговаривали… она провожала меня к пациентке! Не может быть!
– Так вы только что вернулись, что ли? – удивленно смотрит на меня Раиса Васильевна. – Странно.
– А что такое?
– Кто ж у вас в квартире полночи шумел? Вещи на пол швыряли, топали… Я уж тряслась, тряслась, даже к глазку подойти боялась: думаю, неужто к Татьяне Сергеевне с обыском пришли? А вы говорите, вас и дома-то не было. Неужто мне почудилось?
Ноги у меня делаются как ватные, и приходится опереться о стену, чтобы не упасть. О чем она говорит? О чем?!
Пройти в подъезд я не могу – приходится дождаться, пока оттуда выйдут милиционеры. Мимо меня промелькивают какие-то двое в черных куртках («Из уголовки!» – слышен сдавленный шепот в толпе), они напоминают ангелов смерти.
Да какие они, впрочем, ангелы! Они демоны! Дьяволы!
Наконец милиционеры уходят, и страшная телега уезжает. Бегу наверх – и с изумлением обнаруживаю, что моя дверь заперта на все три замка.
Очень странно. Кажется, Раисе Васильевне все же почудился шум и топот в моем жилище. Что-то я не слышала о ворах и разбойниках, которые врывались бы в дом, а потом аккуратно запирали за собой двери.
С облегчением вздохнув, открываю квартиру – и чуть не падаю прямо на пороге.
Нет, не ошиблась соседка!