— Приехали, — сказал Андрей. — Похоже, вон там все и произошло, — он показал на толпу людей у мусорных ящиков. Далее шел какой-то редкий неухоженный кустарник с обломанными ветвями, которые раскачивались на весеннем ветру, создавая ощущение зыбкости, неуверенности, временности всего происходящего.
— Я останусь в машине, — сказал Худолей.
— И это правильно, — одобрил Пафнутьев. — Мы тебе потом все расскажем.
Пафнутьев с Андреем отправились вслед за экспертом — длинноногим парнем в затертых джинсах. Видимо, ему нечасто приходилось выезжать на место происшествия или же он вообще был новичком — бежал к мусорным ящикам вприпрыжку, словно опасаясь не успеть к самому важному. Несколько человек стояли в стороне, видимо, уже насмотрелись на печальное зрелище и теперь обменивались впечатлениями. Среди них возвышался Шаланда — успел все-таки приехать раньше Пафнутьева, рядом вертелся парнишка в форме, скорее всего участковый, маялась тетенька с массивным задом и недовольным лицом — эта, похоже, из домоуправления.
Труп лежал затиснутый между двумя железными коробами. Он был накрыт тряпьем, который жильцы сносят к ящикам из самых добрых побуждений — кому-то понадобится старое пальто, кто-то соблазнится поношенными джинсами, детскую одежку расхватывали охотнее всего.
— Ты спросил, не встречался ли я с ней, — Шаланда кивнул в сторону трупа. — Это что, хохма у тебя такая?
— Нет, — Пафнутьев подошел поближе, но отдернуть старушечье пальто, которым был накрыт труп, не решился. — Это был серьезный вопрос.
— Да-а-а? — протянул Шаланда, все еще опасаясь розыгрыша. — Тогда ладно... Не встречался, Паша. Не довелось.
— Это хорошо.
— Почему хорошо?
— Меньше переживаний. Знания рождают скорбь, — Пафнутьев с интересом наблюдал за новым экспертом, который вертелся вокруг трупа, не зная, как поступить — фотографировать комок затертой одежды ни к чему, сдергивать пальто с тела — вроде команды такой не было, — он беспомощно оглянулся на Пафнутьева. — Отбрось в сторону тряпки-то! — крикнул Пафнутьев.
Взяв двумя пальцами край затертого рукава, эксперт медленно стянул его в сторону. Пафнутьев подошел ближе, зашел с противоположной стороны, чтобы рассмотреть лицо. Да, женщина была светловолосой, но у корней волосы были темные, почти черные. Присев на корточки, он всмотрелся ей в лицо — это была не Света.
Отойдя в сторону, Пафнутьев нашел взглядом в глубине двора свою машину. Он знал, знал наверняка, что где-то там, в глубине салона затаился несчастный Худолей и смотрит в эти секунды на него, на Пафнутьева, ждет слова, жеста какого-нибудь, чтобы знать, как ему быть, как жить дальше. Пафнутьев поднял руку повыше и помахал приглашающе. Дескать, хватит тебе там в одиночестве сидеть, подходи, ничего страшного здесь нет.
Задняя дверца машины распахнулась в ту же секунду — Худолей был наизготове, словно бегун на старте. Бросив дверцу за спиной, он бегом помчался к месту страшной находки. Бежал и смотрел в глаза Пафнутьева, все еще опасаясь, что тот остановит его, что смысл взмаха руки был другим, не столь обнадеживающим. Но Пафнутьев не остановил Худолея, терпеливо дождался, пока тот остановится рядом.
— Что, Паша?
— Не она.
— Точно?
— Я же говорил.
Худолей повернулся и заплетающимися шагами пошел к ближайшему подъезду. Сев на сырую скамейку спиной к мусорным ящикам, он опустил лицо в ладони и замер.
— Чего это он колотится? — спросил подошедший Шаланда.
— Бывает, — Пафнутьев развел руки в стороны.
— Он что... Это самое... — Шаланда с трудом пытался осмыслить посетившее его озарение. — Это его баба? — Шаланда кивнул в сторону мусорных ящиков.
— Нет, но думал, что его.
— И ошибся?!
— Немного. С кем не бывает, — Пафнутьев виновато поморгал глазами.
— Так это же здорово! — закричал Шаланда и так яростно сверкнул глазами, будто женщина между мусорными ящиками вдруг ожила. — Это же прекрасно!
— Конечно, — кивнул Пафнутьев. — Только это... Его баба все равно не нашлась. Так что он всего лишь получил небольшую отсрочку. Теперь к каждому трупу будет подходить с хорошим таким, доброкачественным, полноценным ужасом.
— Разберемся, — прорычал Шаланда и решительно, крупными шагами чуть вразвалочку, направился к Худолею.
Что он скажет, как выразит свое сочувствие, какие слова найдет — Пафнутьев даже представить себе не мог. Проводив Шаланду жалостливым взглядом, он подошел к мусорным ящикам.
Женщина в самом деле оказалась светленькой, но волосы были наверняка крашеными. Да, опять молодая, опять красивая. Как выражаются модные авторши криминальных романов, смерть была ей к лицу. Пафнутьев не знал более кощунственных слов о смерти, и потому название шумного романа запомнилось. Он это знал — смерть меняет не только выражение человеческого лица, она меняет и само лицо. Случается, что грубое, наспех, словно топором, вытесанное лицо после смерти становится одухотворенным, черты лица превращаются в тонкие, почти аристократические — человек только после смерти предстает перед людьми в истинном своем обличье, отбрасывая наконец-то дурашливость, напускную грубоватость, лукавую глупость. Уже ничем не рискуя, ничего не требуя, никого не опасаясь.
Страхи кончаются вместе с жизнью.
В беспомощном, устремленном в весеннее небо кулачке женщина сжимала нож. Пафнутьев наклонился, всмотрелся, не прикасаясь. Замусоленная, затертая деревянная ручка, а само лезвие было настолько истонченным, с такими зазубринами, что этим ножом можно было отрезать разве что кусок хлеба, кружок вареной колбасы, разбить яйцо для яичницы. Отведя мертвую руку в сторону, Пафнутьев обратил внимание, что нож к тому же оказался настолько коротким, что на кухне им попросту ничего не сделать — лезвие было надломлено.
— Что скажешь, Паша? — услышал Пафнутьев за спиной голос Шаланды. — Следы предсмертной схватки?
— Никакой схватки не было.
— А как же понимать нож в руке? Причем, обрати внимание, она держит его за лезвие.
— И что из этого следует? — Пафнутьев обернулся и посмотрел на Шаланду снизу вверх.
— В последний момент вырвала нож из руки убийцы — вот что из этого следует! Но силы уже оставляли ее — убийца успел полоснуть ножом по шее. Она умерла от потери крови. Согласен?
— Не было схватки, не хваталась она за лезвие, никто не убивал ее этим ножом, потому что этим ножом вообще никого убить нельзя. Присядь, Шаланда, присядь, а то ты смотришь с очень большого расстояния. Приблизься!
Шаланда оглянулся по сторонам, убеждаясь, что никто над ним не шутит, никто не слышал пафнутьевских слов, что он выглядит достойно, как и подобает человеку его положения.
Но все-таки присел, покряхтывая, опасаясь за форменные брюки, которые могли, ох могли каждую секунду разойтись по швам от необъятных бедер начальника милиции.