— Мне бы документы мои получить... Это как, возможно?
— Чуть попозже, — привычными своими словами Пафнутьев наловчился уходить от всех срочных вопросов и решений. «Чуть попозже» — говорил он, когда слишком уж его торопили, когда нечего было сказать или вообще преждевременно было произносить что-либо определенное.
* * *
Строители жили в подвале. Это была большая комната, почти зал, который в будущем можно бы приспособить и под настольный теннис, и под бильярд, и даже под небольшое стрельбище — чего по пьянке не придет в голову загулявшим гостям. По диагонали, из угла в угол, расстояние явно превышало двенадцать метров, и из воздушных пистолетов вполне можно устраивать полуночные состязания.
Здесь было тепло, сухо, вдоль стен шли толстые, горячие трубы — отопление в доме было свое, независимое от внешних условий, от государственных котельных. И воздух свежий — три небольших окна у потолка давали достаточно и света, и воздуха.
Вдоль стены стояли несколько кроватей, скорее всего позаимствованных в какой-нибудь соседней воинской части. Но заняты были только две — с них-то и поднялись два мужичка, едва Пафнутьев вошел. Поднялись да так и остались стоять у своих кроватей, словно ожидая от него каких-то указаний.
— Вольно! — сказал Пафнутьев, закрывая за собой дверь. Мужички расслабились, заулыбались и сели на кровати, с которых только что поднялись. — Кто такие будете?
— Работаем мы здесь... — ответил молодой — более щуплый и, похоже, пошустрее.
— Давно? — задал Пафнутьев самый невинный вопрос, не предполагая, что он окажется самым существенным из всех, которые он вообще мог задать.
— Да уже больше года, — ответил тот, что постарше.
— Да-а-а? — удивился Пафнутьев. — А сами откуда?
— Западная Украина. Золочев.
— А дома — жены молодые, дети малые?
— Так оно и есть.
— И что же вы тут делаете?
— Штукатурные работы, кирпичная кладка, камин вот сложили, отопление провели... Сейчас третий этаж вагонкой обшиваем. Хватает работы.
— Когда домой?
— Собирались через месяц... А теперь даже и не знаем.
— В чем проблема?
— Хозяина-то нашего, говорят, убили...
— Точно, убили, — Пафнутьев сел на свободную кровать. — Могу подтвердить. Этой ночью и убили.
— Вопрос возникает...
— Слушаю внимательно.
— Кто же заплатит за работу?
— Сколько вам не заплачено?
— За весь год и не заплачено.
— За год?!
— Мы и намекали, и открытым текстом, и за горло брали нашего Константина Александровича...
— И что же Объячев? Устоял?
— Устоять-то он устоял... Да, видно, не все такие лопоухие, как мы, — сказал молодой парень. — К кому нам теперь за деньгами-то? Или все так и ахнулось?
— Не знаю, ребята, — Пафнутьев развел руками. — Вопрос непростой. И если уж говорить откровенно...
— Ну? Ну? — нетерпеливо, почти хором заторопили его рабочие, побледнев от дурных предчувствий.
— Не завидую я вам.
— Да не надо нам завидовать! Мы тоже никому не завидуем! Нам деньги нужны!
— Понимаю, — кивнул Пафнутьев. — Хорошо вас понимаю. И потому не завидую. И сразу говорю — не по моей это специальности. Моя забота — убийцу найти.
— А почему к нам пришли с этим делом?
— Не только к вам, я ко всем подхожу. Народу в доме не так уж много, человек пять, семь... С вами чуть побольше. Убийца в доме. Кто?
Но даже эти суровые слова не смогли сбить мужиков с их собственных проблем, — похоже, они и не услышали вопроса Пафнутьева, озабоченные уплывающими из рук деньгами, которые зарабатывали целый год. Они смотрели Пафнутьеву в глаза, и он хорошо видел, что нисколько не заботит их поиск убийцы, что думают они сейчас только о деньгах. Впрочем, их напряженное, сосредоточенное молчание могло быть истолковано совсем иначе. И Пафнутьев мог при желании озвучить сейчас их мысли иначе — все ли сделано чисто, не осталось ли следов, нет ли чего такого, за что их могут привлечь, уличить и посадить надолго.
Всматриваясь в лица мужиков, вслушиваясь в их горестные причитания, Пафнутьев не мог избавиться от впечатления, что во всем этом таится какой-то второй смысл. Или рабочие не договаривают, или говорят не самое главное. То вдруг без всякой надобности быстро переглянутся, словно сверяя свои слова, словно советуясь. И еще видел Пафнутьев — нет, все-таки нет в них истинной горести, боли, разочарования. Не так себя ведут люди, которые, отработав год, вдруг обнаруживают, что получать им нечего и даже, более того, — не от кого. В какой-то неуловимый миг показалось ему, что они не столько печалятся, сколько хотят показать свою опечаленность.
И он решил проверить свои впечатления.
— Как же вас дома-то встретят? Там же на деньги надеются? Наверное, в долги залезли — в надежде на ваши заработки?
— Ой, не знаю, не знаю! — запричитал, раскачиваясь из стороны в сторону, старший рабочий. — Боюсь даже думать об этом, боюсь даже представить, что будет, когда скажу все, как есть, — он замолчал, продолжая раскачиваться с закрытыми глазами.
Нет, не убедили эти слова Пафнутьева. Холодными показались. Так может произносить текст слабенький актер, но не человек, которого только что ограбили, который минуту назад узнал, что обманут подло и нагло.
— Как вас зовут? — спросил Пафнутьев чуть жестковато, не отделавшись еще от впечатления, что его разыгрывают.
— Меня Васыль Вулых, а вуйко — Степан Петришко.
— Вуйко? Это имя такое?
— Нет, вуйко — это вроде дядька, вообще старший, уважаемый...
— Понял, — кивнул Пафнутьев. — Он, значит, вуйко, а ты совсем даже не вуйко?
— Дело не в этом... Парень помоложе может назвать меня вуйко. Но среди нас двоих — Степан для меня вуйко, а я для него просто Васыль.
— Как я понимаю... В доме жили не очень мирно?
— Какой там мир! — воскликнул Степан, и Пафнутьев вдруг уловил, почувствовал в его голосе ту искренность, которой так не хватало ему до сих пор. И с облегчением убедился, что первое его впечатление не ложное, не надуманное, не вызвано дурной подозрительностью. — Грызлись все, как собаки!
— Вы здесь питались? — спросил Пафнутьев.
— Да, — подтвердил Степан. — Нас кормили.
— В подвале?
— Когда хозяин был дома — то за общим столом.
— Все вместе? — удивился Пафнутьев.
— Да, разом.
— И выпить давали?
— Если хозяин пил, то и нам подносили. Что он пил, то и мы.