Бросив привычный взгляд на свои окна, Пафнутьев с неожиданно возникшей радостью убедился — светятся. Это хорошо. Значит, будет вечер, будет жизнь. Он хотел про себя добавить, что будет и любовь, но не добавил, остановил себя, хотя мыслишка кралась, подползала к сознанию, лукавая и улыбчивая.
Позвонив в дверь, он остался стоять, не торопя Вику лишними звонками.
Вика открыла дверь, убедилась, что на пороге Пафнутьев, и тут же ушла в комнату, не дожидаясь, пока он войдет, разденется. Когда же он выглянул из прихожей, она сидела на диване, в халате, закинув ногу на ногу, и смотрела на него с явной требовательностью. Пафнутьев подмигнул ей, хорошо подмигнул, сильно, чуть ли не половиной лица. Вика не ответила. И он вернулся в прихожую, чтобы раздеться и разуться.
— Пафнутьев! — услышал он звенящий голос Вики и понял, что она напряжена, что ждала его с нетерпением и теперь поторапливает, чтобы не задерживался он в прихожей, — Пафнутьев... Ты меня любишь?
Пафнутьев повесил куртку, бросил на полку берет, сковырнул с ног туфли, даже не расшнуровывая, и в носках прошел в комнату. На ходу повесил пиджак на спинку стула, приспустил галстук, взглянул на Вику протяженно и понимающе.
— Слышал, о чем я спросила?
— Я обдумал твой вопрос, — медленно проговорил Пафнутьев. — И знаешь... И так прикинул, и этак... И получается, что да. Отвечаю тебе утвердительно, — он подошел к дивану, сел рядом с Викой, взлохматил ее короткие волосы.
— Скажи... А ты и в самом деле смог бы Неклясова живьем в крематорий отправить? Если бы он не вернул меня домой... А?
— Конечно, — ответил Пафнутьев, но как-то буднично, словно речь шла о яичнице. Не услышала Вика в его голосе гнева, огня, страсти, заверений.
— Из-за меня? — допытывалась Вика.
— Весна, да? — спросил Пафнутьев. — Одна девушка только что как глянула на меня из-под зонтика... Не поверишь — содрогнулся. И только тогда дошло — весна.
— Неужели содрогнулся?
— До пяток.
— И пятки содрогнулись?
— По ним прямо изморозь пошла.
— Наверно, хорошая девушка?
— Взглянула хорошо. Саму я, честно говоря, и не рассмотрел... Но ветра гудит голубой напор, и кто-то глядит на тебя в упор...
— Пафнутьев! — вскричала Вика. — Ты читаешь стихи?!
— И очень часто, — скромно проговорил следователь. — Как тебя увижу, так и начинаю... И не могу остановиться.
— Пафнутьев!
— Ну?
— Я тебя люблю.
— И правильно делаешь. Ты полюбила настоящего человека, порядочного... Он не даст тебя в обиду. Опять же взаимностью отвечает... И это.., пить бросил.
— Почти.
— А ты не кори его, ты восхищайся... Почти — это тоже немало, это очень много, дочь моя, — наставительно произнес Пафнутьев.
— Пафнутьев! Ну что ты за человек?! Ну нечему ты не можешь поговорить со мной трепетно, страстно, с горящими глазами, чтобы слезы из тебя катились.
— Я очень часто плачу, — тихо проговорил Пафнутьев. — Особенно по ночам... Когда ты спишь.
— Боже! Отчего?
— От любви, — прошептал Пафнутьев, смущаясь и казнясь.
— Да ну тебя... — Вика резко встала, но как-то радостно, словно сняла с себя сомнения. Она понимала — не сможет, не станет Пафнутьев говорить ей о любви со слезами на глазах. И знала — не отступи тогда Неклясов, сжег бы его Пафнутьев в крематории, не задумываясь о последствиях сжег бы. И всю его банду запихнул бы, затолкал бы в печи живьем. И это ей было приятно. — Крутые вы ребята, — произнесла она на ходу. И Пафнутьев понял, кого она имела в виду, — Андрей тоже не дрогнул, когда жизнь прижала, когда и от него что-то зависело.
— Между прочим, ты знаешь, какая сейчас температура воды на Кипрском побережье Средиземного моря?
— Понятия не имею.
— Двадцать три градуса.
— Надо же, — вежливо удивился Пафнутьев.
— И меня это вполне устраивает, — с вызовом сказала Вика. — А тебя?
— Лишь бы тебе было хорошо, — ответил Пафнутьев. И добавил:
— Дорогая.
— Паша, смотаемся, а? На недельку? Говорят, это сейчас даже дешевле, чем в Крым...
— Сегодня уже поздновато, не успеем, — Пафнутьев посмотрел на часы.
— Да ну тебя! Иди умывайся, буду кормить Телефонный звонок раздался поздним вечером, когда Пафнутьев, сидя на диване, внимательно, через лупу рассматривал карту Кипра. Ему нравились названия городов — Лимасол, Ларнака, Пафос...
— Надо же, — пробормотал он. — Город Пафос. Там должны быть неплохие ресторанчики на берегу моря...
— Паша, разве ты никогда там не бывал?
— Только Пафоса мне и не хватало!
— Совершенно с тобой согласна, — ответила Вика. — Пафоса тебе всегда не хватало.
И в этот момент раздался звонок. Звонил Шаланда.
— Господи, Шаланда! Ну почему тебе не спится среди ночи? — простонал Пафнутьев, охваченный дурными предчувствиями.
— Главное, Паша, чтоб тебе и елось, и спалось! — произнес Шаланда с легкой обидой. — Главное, чтоб тебе снились сны счастливые и безмятежные. А мы уж побегаем, мы уж попрыгаем, чтоб ничто не потревожило тебя в эту ночь!
— Ну, что там у тебя?
— Ты знаешь, что господин Фердолевский не только банкир, но и бандюга?
— Догадывался.
— А что у него целые склады со жвачкой и прочими материальными ценностями?
— Ишь ты! — восхитился Пафнутьев.
— Так вот, должен тебе, Паша, доложить, что этот самый Фердолевский — очень хитрый человек.
— Надо же!
— Прямо не знаю, чем тебя и удивить, — проворчал Шаланда, но понял Пафнутьев по голосу майора, что все-таки есть у того, чем удивить, чем заинтересовать Пафнутьева в этот вечер.
— Ну, поднатужься уж, удиви!
— Паша.., это... Опять взрыв.
— Где?
— На складах у Фердолевского.
— Горит?
— Очень ярко. Хорошо так горит, светло вокруг... Красиво. Недалеко мотоцикл стоит... С коляской. Хозяина нет.
— Где же хозяин?
— На складах.
— Тоже горит?
— По-моему, он погорел. Фердолевский со своей бандой окружил склады. Оттуда нет выхода.
— Но там же и дома, и строения какие-то...
— Он все окружил, Паша. Говорит, знал, что рано или поздно на складе что-то взорвется. И принял меры. Знаешь, какие меры он принял?
— Не думаю, что он придумал что-то новое, необычное, смелое. Фердолевский, он и есть Фердолевский... Банкир и пройдоха. Брать может только количеством. Денег, женщин, товара... Естественно, и количеством охранников.