Слепо, в темноте кабины, записывая эту историю в блокнот, Рубинчик поймал себя на том, что слушает и пишет автоматически, почти не вникая в суть и смысл, а сам уже нянчит в душе эти серые, тревожные, спрашивающие и зовущие глаза таежной княжны с автопункта «Березовый».
— Вот глянь, как ездят, глянь! — показал ему вперед рябой водитель. — Уши надо надрать за такую езду!
Действительно, впереди желтые габаритные огни какой-то машины виляли на дороге из стороны в сторону.
— Он пьяный, что ли?
— Не пьяный, а с прицепом. Только мозгов нету! Ладно, мой будет, куда он с такой ездой денется!
И шофер, войдя в крутой поворот, свернул на выходе из него направо, а виляющий огнями грузовик исчез в левом таежном рукаве зимника. Еще через минуту «КрАЗ» медленно вполз на временный мост над замерзшей речушкой, и оба они — и водитель, и Рубинчик — увидели внизу, на льду реки, огонь небольшого, в ведре, костра. Неподалеку стоял бензовоз, утонувший в снегу выше колес.
— Приехали, — сказал рябой и посмотрел назад. — Интересно, чего это КГБ на ночь глядя в Надежный поперло? Ведь не доедут на «Ниве»-то!
— Какое КГБ? — не понял Рубинчик.
— А наш-то начальник КГБ, майор Хулзанов. Я думал, они тебя охраняют, а они в Надежный свернули.
— Меня охраняют? — засмеялся Рубинчик, но тут же вспомнил острые, как занозы, взгляды той четверки. — А зачем меня охранять?
— А кто вас знает, вы же птицы высокие, столичные. Они тебе в затылок еще в столовой зырились, — сказал водитель и, проминая тяжелым «КрАЗом» глубокий цельный снег, повел машину по спуску к реке, к спешившему им навстречу шоферу бензовоза.
Неприятный озноб прошел по спине Рубинчика — он вспомнил, где он видел мужчин, сопровождавших майора-якута. В гостинице «Полярник», в соседнем номере. И в ресторане «Северное сияние». И в клубе «Алмазник». Но что с этого? Может, потому они и зырились на него, что тоже узнали в нем соседа по гостинице? В конце концов, в Мирном только одна гостиница, один ресторан и один клуб…
Между тем рябой, зацепив бензовоз тросом, вытащил его на дорогу и собрался назад, на автопункт, но тут рядом с «КрАЗом» притормозил кативший с севера грузовик, и его водитель сообщил, что километров десять северней еще один бензовоз свалился с дороги в кювет и ждет помощи.
Однако через час они все-таки вернулись на автопункт, и Рубинчик еще с порога увидел, как радостно вспыхнули глаза и зарделись щеки его новой таежной дивы. А кто-то из водителей сказал рябому хозяину «КрАЗа»:
— Дядя Ваня, не раздевайся! Там, на рукаве в Надежный, гэбэшная «Нива» тебя заждалась.
— А что с ней?
— А они пошли на обгон какого-то фургона с прицепом, а он прицепом и бортанул их с дороги! Уже час в кювете загорают!
У Рубинчика отлегло от сердца — так вот, оказывается, за кем гнались гэбэшники.
— Ладно. Пусть позагорают еще чуток, а я чаю попью сначала, — сказал рябой и пожаловался Рубинчику: — Вот такая наша работа. Опять со мной поедешь или наработался сегодня?
— Нет. Я, пожалуй, назад поеду, в Мирный.
Хотя выяснилось, что вовсе не он интересовал КГБ, Рубинчику меньше всего хотелось снова встретиться с майором-якутом и его командой, с их странно-враждебными и холодными глазами. И вообще, ему стало как-то не по себе в этой промороженной тундре и грязной столовой, хрен знает где — в Якутии, за Полярным кругом! Тем более что и его дива, сняв свой, прямо скажем, далеко не белый передник, вдруг исчезла в задней комнате кухни.
Он сидел в дальнем углу столовой, пил чай, грея руки о горячий граненый стакан и глядя на дверь, за которой она исчезла. Но она все не появлялась. Он взял с соседнего столика свежую «Правду», забытую кем-то, и тут же увидел на первой странице короткое, но «гвоздевое» сообщение, обведенное чьей-то авторучкой:
НАКАЗАТЬ ПО ЗАСЛУГАМ!
Анатолий Щаранский, Юрий Орлов и их сообщники фабриковали злостные пасквили, в которых нагло и беззастенчиво клеветали на Советскую страну, на наш общественный строй. Антикоммунисты и противники разрядки, которых не так уж мало на Западе, с радостью подхватывали их злобные измышления, а теперь пытаются превратить этих вралей и клеветников в «борцов за права угнетенных советских людей». Щаранский этого и добивался. Дело в том, что он уже давно решил покинуть Родину и уехать на Запад. Логика предательства закономерно бросила «борца за права человека» в объятия спецслужб, превратила его в обыкновенного шпиона. Щаранский лично и через своих сообщников собирал секретные данные о дислокации предприятий оборонного значения. Весь советский народ требует сурово наказать предателей и шпионов…
Толстая повариха возникла за стойкой раздачи и сказала громко:
— Кому блины? Последняя дюжина осталась, и — все, закрываемся до семи утра!
Рубинчик посмотрел на часы, было без пяти пять. В столовой заканчивали завтракать трое водителей, а рябой уже ушел к своему «КрАЗу». Даже если эта красотка появится сейчас в столовой, у него уже нет ни охоты, ни вдохновения играть в эти романтические любовные игры. От этого правдинского требования наказать Щаранского и Орлова «по заслугам» веет мерзостью и неумелым враньем: шпионы не пишут пасквили на страну, в которой они шпионят! Эти зажравшиеся правдисты даже соврать толком не умеют! «Предприятия оборонного значения», о которых Щаранский сообщил Западу, это тюрьмы, где заключенные шьют солдатские шинели и рукавицы. Интересно, кто мог оставить тут эту газету да еще подчеркнуть в ней такое сообщение? Шоферы или… Нет, нужно смываться, нужно смываться отсюда, пока рябой не привез сюда этих сраных гэбэшников с их опасно пронзительными взглядами. Рубинчик встал и спросил у поднявшихся шоферов:
— Вы на север или на юг?
— На север. А тебе куда?
— Да мне на юг, в Мирный.
— Так выйди на зимник, тебя любой подхватит.
— Тоже правильно.
Рубинчик надел свой тяжелый полушубок и завязал тесемки меховой шапки, еще надеясь, что все-таки появится эта Таня — он никогда не уезжал из командировок, не найдя новую диву, и ему было странно ретироваться сейчас, когда эта Таня была так близко, рядом. Но тут толстая повариха вышла из-за стойки с метлой и шваброй, чтобы начать уборку, и ему не оставалось ничего иного, как пойти за шоферами на выход. Толкнув наружную дверь, он оказался на улице, на обжигающем легкие морозе, и сразу почувствовал себя усталым, разочарованным, невыспавшимся. К чертовой матери эту тайгу, эти якутские алмазы и вообще всю эту заполярную экзотику! Хватит с него! Сейчас он с первым попутным грузовиком доедет до Мирного, возьмет в гостинице свою сумку и — в аэропорт, в Москву, в цивилизацию! К душу, к легкой одежде, к нормальной еде, к жене и детям…
— Вы уже уезжаете? — спросил в темноте тихий и низкий голос.
Он оглянулся. На утоптанном снегу зимника, в лунной тени от заснеженной лиственницы стояла невысокая плотная фигуpa в шапке-ушанке, темном меховом полушубке, ватных штанах и валенках. В этой фигуре было невозможно узнать тоненькую юную раздатчицу, и даже голос ее стал на морозе ниже тоном, но Рубинчик уже понял, что это она. Она!