Позвольте еще раз пожелать Вам самого скорейшего выздоровления…"
По мере чтения лицо и лысина Горячева стали наливаться кровью бешенства, а родимое пятно на черепе стало из бурого черным.
– Ваши космические спутники что – умеют в души заглядывать? – спросил он Майкла с таким гневом в глазах, что Майкл струсил, сказал с испугом:
– Этого я не знаю, сэр…
Но именно неподдельный испуг на лице Майкла и смягчил взрыв Горячева. Он спросил:
– Вы летали в Вашингтон? Этой ночью?
– Да, сэр. Никто не знает об этом и, тем более, о письме. Это действительно очень конфиденциально…
– Ну, КГБ-то знает! – усмехнулся Горячев, остывая.
– Я не думаю…
– Иначе вас не оставили бы наедине со мной.
– Я обещал доктору Талице уговорить вас поехать на длительный отдых. Вам это действительно нужно…
– Какой же отдых, когда восемьдесят процентов партии мечтает меня убить! – язвительно перебил Горячев.
Майкл понял, что это как раз тот момент, когда можно ввернуть то, что Президент прочил передать Горячеву на словах. Знает КГБ об этом письме или не знает, подслушивают сейчас их разговор или нет – пока это неважно. А важно не упустить момент. И Майкл сказал поспешно:
– Главное в вашей ситуации – это не проявлять overreaction. Я не знаю, как это по-русски…
– Сверхреакцию, – подсказал Горячев, снова начиная злиться. Сначала американский президент посылает ему письменные нотации, а теперь еще этот мальчишка…
– Спасибо, – сказал Майкл. – Обычно врачи не говорят об этом пациенту. Но ВАМ я скажу. После таких ранений, как ваше, раненые первое время находятся под действием шока, морального потрясения. И проявляют сверхреакцию…
– Я себя чувствую совершенно спокойным, – усмехнулся Горячев.
– Правильно! ВЫ чувствуете. Но ваше ощущение необъективно. Больные очень часто не чувствуют, что у них.повышенная температура. И то, что в «Правде» опубликована речь Батурина, – это наверняка ваша overreaction…
– Значит, по вашему, речь Батурина не нужно было печатать? Интересно! Вы же демократы! А ваш Президент тоже так считает?
– Он не обсуждал это со мной, сэр. Но, по-моему, он имел в виду, чтобы вы не обращали внимания на эту кампанию…– Майкл показал рукой на телеэкран и на пачки русских газет с портретами Горячева и крупными заголовками: «ВПЕРЕД – КУРСОМ ГОРЯЧЕВА».
– В газетах работают идиоты! – нервно ответил Горячев, уязвленный тем, что даже американцы разобрались: дискуссия, которую он затеял в «Правде», оборачивается потоком стандартного пустословия.
– Вы, конечно, лучше знаете своих журналистов… – улыбнулся Майкл. – Но я думаю, что и это overreaction…
– А вы тоже язва, Майкл, – усмехнулся Горячев. И только теперь, заметив некоторое смягчение тона Горячева, Майкл решился сказать то, ради чего, собственно, и тянул эту тему overreaction. И сказал, как прыгнул в горячую воду:
– Я не сомневаюсь: вы знаете, что делать с вашей оппозицией. Но я думаю, вам нужен отдых, чтобы не быть с ней overreaction, сэр…
Горячев уставился на него сквозь спущенные на нос очки, а потом… расхохотался. Он смеялся так громко, освобождение и весело, что встревоженный телохранитель заглянул в дверь палаты. Но Горячев, придерживая одной рукой свежий хирургический шов на груди, второй рукой отмахнулся от телохранителя, и тот закрыл дверь.
Майкл с недоумением ждал. Черт возьми, чем он так развеселил русского премьера?
Отсмеявшись, Горячев хлопнул Майкла по колену:
– Замечательно! Империалисты боятся за жизнь коммунистов! Это замечательно! Ну, с такими империалистами еще можно жить! – И вдруг прервал свой смех, стал совершенно серьезным:
– Передайте вашему Президенту, что я его понял. Я не расстреляю ни восемьдесят процентов, ни даже восемь процентов коммунистической партии. Но при одном условии: если он сообщит мне, откуда он взял эту цифру.
Майкл вспотел. Переходы Горячева от мягкости и обаятельного смеха к стальному блеску в глазах были стремительны, как у дьявола.
– Сэр, я не есть официальный negotiator. Но я не думаю, это будет работать таким путем… – от волнения Майкл старался выражаться как можно осторожней и поэтому просто дословно переводил себя с английского на русский.
Но Горячев его понял:
– Почему это не сработает? – спросил он пытливо. Майкл, изображая непосредственность, пожал плечами:
– Well… я знаю, вы не ангел, сэр. Нет ангелов среди политиков. But I want to belive… Я хочу верить, что вы не Сталин и не Гитлер. Вы не можете убить миллионы людей jast like that. Или можете?
Теперь, глядя в стальные глаза Горячева, Майкл вовсе не был так уверен в гуманности Горячева, как пытался изобразить своим небрежным тоном полушутки.
Горячев, не отвечая, смотрел ему в глаза. Наконец, после паузы, спросил сухо:
– Ваш президент просил вас сказать мне еще что-то?
– Нет, сэр…
– Что ж… Если вы закончили осмотр, можете идти. Только передайте вашему Президенту, что в политике нельзя и курицу етти, и целку спасти.
– Что это есть «целку», сэр? – не понял Майкл.
– Ничего, ему переведут. Идите.
Майкл встал, направился к двери, но обернулся.
– Извините, сэр… Уговорил ли я вас поехать из больницы на отдых? – спросил он, холодея от своей смелости.
Горячев мрачно усмехнулся, с издевкой посмотрел Майклу в глаза:
– А что мне еще делать? Ты же не привез мне фамилии, кого расстреливать?
Когда Майкл Доввей вышел из палаты, Горячев устало откинулся на подушку и закрыл глаза. Лицо его сразу обмякло и постарело. Черт возьми, даже американцы сигнализируют, что в партии полно батуринцев. Но 80%?! Откуда они могли взять эту цифру?
Традиционное, по четвергам, заседание Политбюро подходило к концу. Когда-то точно так же, в больнице, проводил заседания Политбюро больной Юрий Андропов, но происходило это в другом филиале Кремлевки – в Кунцево, на бывшей подмосковной даче Сталина. При этом сам Андропов тогда лежал, его ввозили на заседания в кровати…
Теперь на девятом этаже Кремлевской больницы, в большом холле с окнами во всю стену, большим количеством зелени и даже с деревьями в красивых кадках выздоравливающий Горячев уверенно, хотя и не очень прямо, сидел в кресле– сидячее положение отзывалось болью в груди. Члены Политбюро: Виктор Лигачев, маршал Вязов, генерал Митрохин, Борис, Кольцов и остальные – сидели перед ним за большим столом для заседаний, а за их спинами, среди зелени, расположились заведующие отделами и секторами ЦК КПСС, которые имели отношение ко всем вопросам сегодняшней повестки дня. Уже были обсуждены все текущие внешнеполитические и внутренние дела. Венгрия вышла из Варшавского пакта и объявила себя нейтральной страной, Чехословакия и Польша собираются сделать то же самое. Постановили: