– Лева, ты меня слышишь?
– Слышу… – глухо сказал кавторанг. – Что я могу для тебя сделать?
– Я не знаю… Мне нужно спасти отца! Отбить его у пиратов!
Лева помолчал, потом спросил:
– Если… если я сейчас угоню этот крейсер, ты выйдешь за меня?
– Не морочь голову, мне не до шуток.
– Я не шучу. Я тут за старшего. Командира нет, он в Москве, в штабе МВФ. Одно твое слово – и я отдаю команду, мы снимаемся с якоря и дуем прямо в Аденский залив! Ну?
– Ты сумасшедший!
– Да. С девятого класса. Я потому в мореходку поступил, чтоб уйти от тебя подальше, в море. А ты опять… Я сейчас тебя съем! С каблуками.
Ольга встала:
– Тогда я пошла.
– Это правильно. Все равно они бы нас дальше Баренцева моря не выпустили…
– Кто «они»?
– Ну кто! Наша авиация и подлодки. Раздолбали бы за милую душу! Но я бы успел с тобой побыть…
Оля пошла к выходу из рубки.
– Подожди! – тяжело дыша, сказал кавторанг. – Подожди… Значит, запомни: ни один военный корабль, даже авианосец, не может атаковать судно, захваченное пиратами.
– Почему?
– Потому что пираты тут же расстреляют команду. Понимаешь? А теперь иди отсюда. Иди. А то я за себя не ручаюсь…
Сопровождаемый фрегатом, «Антей» продолжал идти к сомалийскому побережью. В каюте старшего помощника, где пираты заперли экипаж судна, полуголые моряки, изнывая от духоты, впритирку сидели на полу и на койке. Молодой третий механик Углов, раскачиваясь над двумя черепашками, как еврей в синагоге, твердил им безостановочно:
– Нам хана… Нам хана… Нам хана…
А в углу каюты старший моторист Сысоев, стоя на коленях перед иконой Божьей матери, истово крестился и шептал:
– Царице моя преблагая, надежда моя, Богородице! Зриши мою беду, зрише мою скорбь, помози ми яко немощну, да сохраниши мя…
Рядом с ним дюжий моторист первого класса Саранский стучал кулаком по своему колену:
– Один «калаш»! Мне бы один «калаш»! Я бы их всех уложил еще на подходе! Один «калаш»!..
В коридоре, под дверью этой каюты, все так же стоял на станине пулемет, а черные пираты-охранники, держа на коленях «АК-47», жевали кат и под оглушительную музыку своих транзисторов рассматривали найденные в каютах европейские цветные журналы с обнаженными белыми женщинами, вожделенно прицокивали языками, играли в домино и громко ссорились после каждого хода.
В каюте пленников боцман Щирый, подойдя к задраенному иллюминатору, стал открывать его.
– Ты что?! – испугался матрос, лежавший под этим иллюминатором. – Эти суки запретили открывать.
– А шо нам – здыхаты тута? – ответил боцман и открыл иллюминатор.
Поток свежего воздуха влетел в каюту, моряки жадно потянулись к нему.
А боцман бесцеремонно отодвинул матроса и лег на его место под иллюминатором. Вытянувшись во весь рост и закинув руки за голову, он сказал третьему мотористу:
– Тумба, як ты мриеш – шо воны робят з нашыми бабами?
Но моторист не ответил.
– А? – требовательно сказал Щирый. – Я тэбэ пытаю!
– Звыдкиля я знаю? – принужденно ответил Тумба.
Тем временем в кают-компании (все разгромлено, пианино в окурках, книги с книжных полок сброшены на заплеванный пол) несколько пиратов, сидя в креслах и на журнальном столике, ножами вскрывали шпроты в масле, жадно ели их руками и досматривали по телевизору фильм «Пираты ХХ века».
В ходовой рубке самый юный из пиратов – 15-летний Раун – подметал пол, усыпанный разбитыми стеклами и щепой переборок, пробитых пулями. А капитан Казин, стоя у руля, смотрел то на карту, то – через разбитые иллюминаторы – на возникший на горизонте берег и сомалийские лодки, спешащие от этого берега к «Антею».
– Дальше идти нельзя, сядем на мель, – озабоченно сказал он Махмуду, который, развалившись во вращающемся кресле, слушал свою занудную арабскую музыку.
– Я тебе говорю: «иди» – значит, иди! Вперед! – приказал Махмуд и достал из поясного мешочка очередную веточку ката, оборвал с нее листья и сунул себе в рот.
Пользуясь этим, Казин незаметно перевел стрелку «телеграфа» на «МАЛЫЙ».
Внизу, в машинном отделении приборы на панели ЦПУ тут же показали «МАЛЫЙ», и старший механик послушно сбавил обороты двигателя.
«Антей» стал притормаживать.
Но Махмуд заметил это, вскочил с кресла и, передернув затвор «АК», подбежал к капитану, больно ткнул дулом ему в ребро.
– Я тебе что сказал, белая тварь?! – закричал он в бешенстве. – Пулю хочешь?
И в эту секунду сильный удар сотряс судно. Махмуд и юный Раун с метлой повалились на пол, автомат Махмуда выпустил очередь в потолок, и Раун, проворно вскочив, с испуганным визгом отбежал на четвереньках в угол.
А в кают-компании пираты повались друг на друга, и моряки, запертые в каюте старпома, – тоже.
– Блин, – сказал старпом, – на мель сели!
А на камбузе крышки слетели с кастрюль, Настя и Оксана упали друг на друга, а на пиратов, которые сидели у распахнутых морозильников и пожирали болгарское лечо, вывалилось все содержимое этих холодильников – замороженные говяжьи туши, окорочка, «ножки Буша».
Только капитан Казин, двумя руками ухватившийся за рулевую колонку, устоял на ногах и тут же перевел стрелку «телеграфа» на «стоп!».
Впрочем, нет, не только Казин устоял в этот миг на ногах. В кают-компании на телеэкране главный герой «Пиратов ХХ века» Петр Вельяминов тоже продолжал как ни в чем не бывало «мочить» пиратов. Но это не понравилось зрителям-сомалийцам, они негодующе зашумели, один из них стукнул кулаком по кнопкам видеомагнитофона, схватил выскочивший DVD, сломал его и выбросил в иллюминатор.
В ходовой рубке Махмуд, испуганный залпом своего «калашникова», вскочил на ноги.
– Сели на мель, – сказал ему капитан. – Я тебе говорил…
– Сволочь, ты нарочно! – в бешенстве закричал Махмуд и показал на сопровождающий их фрегат. – Он не сел на мель, а ты сел! Я убью тебя!
– Остынь, – ответил капитан. – У него осадка шесть метров, а у нас девять с половиной, мы же под грузом. Понимаешь?
– Но мне нужно к берегу!
– Посмотри на карту. Видишь? Тут мель и тут. И только тут, слева, можно пройти.
– Так иди слева!
– Сначала нужно сняться с мели. Срочно, – пояснил капитан. – Иначе мы просядем в грунт и не слезем никогда.
– Так слезай! Быстрей!
– Один не смогу, мне нужен старпом.