Наконец без семи девять главный редактор подписал третью полосу в печать, мое дежурство кончилось. Я сказал своим коллегам привычное «до завтра» и пошел домой. Жил я тогда на квартире своего приятеля, уехавшего на полтора года в одну из южноафриканских стран в качестве корреспондента нашей газеты.
От редакции до его дома было шесть остановок троллейбусом, но сначала я зашел в гастроном, запасся холостяцким ужином – сыром, колбасой, пачкой пельменей, бутылкой кефира и батоном белого хлеба. Потом поехал домой. Лифта в доме у моего приятеля не было, я поднялся на третий этаж пешком.
На площадке третьего этажа перед дверью моей квартиры сидела на чемодане Соня. Прислонившись спиной к стене, она дремала – видимо, ждала меня давно.
Я удивленно остановился.
– Соня!Потом она с любопытством оглядывала квартиру. Тут было на что посмотреть – мой приятель не раз бывал в командировках за рубежом, особенно в Африке, и в доме у него было полным-полно африканских масок, статуэток из черного дерева, диковинных цветов в горшках и кадках. И еще были четыре клетки с глухонемыми попугаями, драчливыми канарейками и ярко-розово-синей птицей, название которой я никогда не мог запомнить. У ног Сони терся старый ангорский кот Сидор.
– И надолго уехал хозяин? – спросила Соня.
– На полтора года, – сказал я.
– А когда он вернется, где ты будешь жить?
– Ну, найду себе что-нибудь другое…
– Но это, наверно, очень дорого. Сколько ты ему платишь?
– Ничего не плачу. Обычную квартплату.
– Врешь, – сказала Соня. – За такую квартиру…
– Почему врешь? Они же не могли все это бросить. Цветы, птицы, Сидор, наконец… – ответил я несколько нервно.
– А-а… – грустно протянула Соня. – Понятно. Ты тут поливаешь цветы…
– А ты надолго приехала? – перевел я разговор. – Разве сейчас каникулы?
– Я приехала насовсем, Петя. Я ушла от мужа.
– Как это? Почему? – оторопел я.
– Потому что он тупой. Тупой, понимаешь?
– Но ведь он тебя любит, ты сама писала.
– Мало ли что я писала! Я могу здесь пожить?
– Конечно! О чем ты спрашиваешь?! Соня, но как же так?
– Так, Петя, так… Не будем об этом… Ты служил в армии, а я жила там одна, совершенно одна… Он добрый человек, он всегда ходил со мной на могилу к нашим, а потом… сделал предложение, ну и… я ведь была совсем одна, понимаешь?
– Сонька! – сказал я и обнял ее, и стал целовать эти печальные горькие глаза И вдруг почувствовал – руками, которыми обнимал ее, – что она как бы оплывает, как бы оттаивает и все то, что, видимо, накопилось в ее одинокой душе за последнее время, вот-вот хлынет наружу слезами облегчения и муки. – Соня! – сказал я с болью.
И она заплакала. Она заплакала у меня на плече и стала порывисто, наобум целовать меня в шею, в глаза, в щеки, приговаривая:
– Петька! Петька! Петенька!!!
…Плакала ли когда-нибудь ваша родная сестра на вашем плече?..
– Сонь, перестань… Сонь, перестань, успокойся… Милая моя. Все. Все прошло. Ты будешь жить здесь. Мы будем вместе, слышишь? – Я гладил ее по голове и вдруг увидел в ее пышных волосах одинокий седой волос. – Что это, Соня?!
– Ерунда, – сказала она, вытирая слезы. – Ерунда. Почему тебя не приняли в институт? Ты же прошел конкурс.
– Ну, не приняли, и плевать, – сказал я. – Поступлю на вечерний. Поработаю в газете и поступлю. И вообще, на писателей не учат. Я начал прозу писать, Соня. В одном журнале обещают напечатать мой рассказ. Тогда я куплю тебе путевку, тебе нужно отдохнуть. А потом мы что-нибудь придумаем…
– Глупый, – сказала она. – Я уже все придумала, сама. Смотри. – Она достала из сумочки какое-то письмо. – Меня уже пригласили работать в Шатуру, в музыкальную школу. Это под Москвой, двести километров. Мы будем видеться каждое воскресенье. Мы теперь всегда будем вместе, хорошо? Нас ведь только двое осталось, Петя…
И как назло, именно в этот момент раздался звонок в прихожей.
– Кто это? – спросила Соня.
Я знал, кто это, но сделал вид, что не знаю, – пожал плечами и пошел открывать дверь. Конечно, это была Ирка.
– Привет, – сказала она, шагнув через порог. – Извини, я задержалась, столько народа в метро! Из театров, что ли, едут…
– Футбол сегодня, – сказал я.
Она сбросила пальто и тут увидела Сонин чемодан.
– Чей это? – сказала она.
– Идем, я познакомлю тебя с моей сестрой, – сказал я.
– А может быть, я… – Она потянулась к пальто, собираясь уйти.
– Идем, – сказал я и провел ее в комнату. – Познакомься, Соня, это Ира.
Только женщины могут так коротко, одним взглядом охватить друг друга. Впрочем, они церемонно пожали друг другу руки, сказали «очень приятно». Ирка еще добавила:
– А вы очень похожи. Петя, можно тебя на минутку, по делу… Я ведь на бегу заскочила, я очень спешу… – И увела меня на кухню. Там, закрыв за собой дверь, она сказала: – Мог бы предупредить, я ехала через весь город.
– Я сам не знал. Она только приехала. Но не в этом дело. Ты можешь остаться.
– Еще чего?! Надолго она?
Я пожал плечами, сказал:
– Ириш, слушай. Мне нужны билеты – в филармонию, в театр, а до зарплаты еще неделя. А она уже год как нигде не была…
– Ясно, – прервала она и открыла сумочку. – Тридцать рублей. Если не хватит, я еще достану, у мамы…
Она протянула мне деньги.
– Ну, тридцать – это много… – замялся я.
– Возьми, – приказала она.
– Когда напечатают мой рассказ… – начал было я.
– Ладно тебе! – перебила она. – Рассказ! Если напечатают, я куплю тебе коньяк, а ты купишь себе костюм или пишмашинку.
– Спасибо, – сказал я, пряча деньги в карман, и протянул руку, чтобы открыть дверь из кухни.
Но Ирка удержала меня. Я вопросительно поглядел на нее.
– Идем, ведь неудобно, – сказал я.
Но она молча и ожидающе смотрела мне в глаза.
– Ты псих, – сказал я. – Ты просто псих.
– Ага, – сказала она и притянула меня к себе, обняла и поцеловала. Потом, прильнув ко мне всем телом, поцеловала еще и еще раз. И тихо сказала: – Петя, я останусь, а? Ведь тут две комнаты. Я люблю тебя, Петь…
– Ну не сегодня же, Ира. Ты сама понимаешь…
– Да, понимаю, я понимаю. Я просто дура… А я пойду с вами в театр?
– Конечно, – сказал я. – Идем, неудобно.
Мы вышли из кухни. Соня сидела на диване, опустив руки на колени и глядя в пол. У ног ее терся Сидор, но вряд ли она сейчас видела его.