Новая Россия в постели | Страница: 51

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

Короче, все у этих молодых людей замечательно складывалось, но потом Коля стал увлекаться радостями богатых людей и намекать Майе, что поскольку они очень рано поженились, то неплохо бы им иметь и другие развлечения. А я была у них в доме лучшей подругой, хотя, в общем, понимала, что этот Коля собой представляет. Но Майя была мне очень симпатична, и они мне постоянно звонили: приезжай, ты можешь у нас остаться на субботу — воскресенье. И мне было хорошо с ними — я чувствовала, что у них семья образуется, когда я приезжаю. И постепенно они стали мне говорить: не будет ли это плохо, если они возьмут еще какого-нибудь мальчика или девочку? А я говорила: ребята, это зависит от вашего самочувствия — если вам от этого будет хорошо, то берите. И потом началось: вот, мы вчера соблазнили Зинку! И в подробностях рассказывают, что они делали с Зинкой и что Зинка делала с ними. Через неделю опять: мы соблазнили Костика! Потом еще кого-то. То есть вокруг них была какая-то молодежная компания, и они последовательно приглашали то того, то эту. И очень любили всякую порнографию смотреть и эротические фильмы с бисексуальными сюжетами.

Но в один прекрасный день случилось следующее. Коля на какой-то авантюре связался с грузинской мафией, те ему сказали, что если вложить в эту аферу сто тысяч долларов, то через месяц можно вытащить двести. Мол, это абсолютно надежно, они сами вкладывают в три раза больше, а его могут взять в это дело партнером просто по дружбе. То есть обычные, как я теперь понимаю, примочки для лохов. А Коля не нашел ничего лучшего, как пойти к своим партнерам по бизнесу и одолжить у кого двадцать тысяч, у кого тридцать. В результате он у очень серьезных бандитов собрал сто тысяч долларов, отдал грузинам, а те его, конечно, кинули, исчезли вместе с деньгами. И через какое-то время Коля с Майей стали вынуждены бегать от бандитов-кредиторов и прятаться — сначала скрывались у Майиных родителей, потом жили у Колиных. Но в результате пострадали обе семьи — бандиты вычислили их адрес, приехали, взяли Колю и Майю и с завязанными глазами куда-то отвезли. Как потом рассказала мне Майя — она, правда, никогда не говорила плохо о своем муже, — но тут я поняла, что он от ужаса чуть ли не наделал в штаны. Потому что их привезли на какую-то квартиру и сказали, что сейчас мы тебя будем кончать. И Майя пошла к главному бандиту, который собирался Колю кончать, и сказала: я даю вам слово, что мои родители продадут квартиру и отдадут вам все деньги, только не делайте ничего с моим мужем! Этой девочке было тогда 20 лет, а ее муж сидел в это время, тихо сжавшись, в углу дивана.

И ее родители действительно продали квартиру, а Колины разменяли свою хорошую квартиру в центре на две ужасные в Бирюлево и одну из них уступили Майиным родителям — короче, кошмар! Все были в ужасе, потому что деньги отдали только одним бандитам, а где взять деньги для других? Коле и Майе приходилось снова скрываться, одно время они даже у меня жили, и вот во время этого подпольного обитания у Коли вдруг появился интерес к иудаизму, хотя в нем нет ни капли еврейской крови. Я видела его родителей — они такие вятские русаки, там евреи и рядом не стояли! И у Коли типично русско-нордическая внешность, такой, знаете, под Видова улучшенный Бурляев — то есть еврейского ну ничего нет. И вдруг этот Николай Кашкин потянулся к иудаизму, каким-то образом сошелся с людьми из синагоги и в один прекрасный день заявил своей Майе, что все — начиная с завтрашнего дня мы соблюдаем иудейские законы и обычаи, причем соблюдаем всерьез, на уровне двух холодильников и двух посудных сервизов. Да, оказалось, что он не просто подался в иудаизм, а стал ходить в самую ортодоксальную синагогу, которая в Марьиной роще! А Майя этого совершенно не хотела, она сопротивлялась, но Коля буквально при мне, на моих глазах поставил ей ультиматум: либо ты становишься кошерной еврейкой и соблюдаешь все иудейские законы, либо я от тебя ухожу! И как она ни боролась, он постепенно ее заставлял — сначала у нее появились длинные юбки, потом платок на голове, потом парик, соблюдение Миквы… И это у Майи — которая голой в кино снималась и групповым сексом больше своего мужа увлекалась! Я убедилась, что воистину человек становится тем, во что он верит. Коля, в котором не было ничего еврейского, уже через год стал внешне абсолютно евреем — у него почему-то потемнели волосы, он отпустил бороду и пейсы, стал соответственно одеваться в какие-то черные лапсердаки с кистями, согнулся, и даже Майина мама говорила: «Боже мой, Коля, ты был таким симпатичным мальчиком! А теперь посмотри на себя — ты просто старый еврей!» А Коля этому радовался и говорил: «Да, я таким и хочу быть!» Мама говорит. «Коля, если ты заделался нашим, то как насчет обрезания?» Он говорил: «Не волнуйтесь, Фрида Марковна! Я поеду в Израиль и сделаю себе обрезание по всем правилам, в Иерусалиме!»

Я у него спрашивала: «Коля, зачем тебе это? И почему вдруг иудейство, почему не христианство?» Он говорил: потому что в иудействе есть определенная система и ответы на все вопросы. Если этой системе следовать, то становишься праведником.

Но бандиты продолжали их доставать, угрожать и требовать остальных денег, и они решили уехать отсюда. А поскольку у Коли в паспорте черным по белому написано, что он русский, и никто бы ему не поверил, что он, Николай Егорович Кашкин, исповедует иудейство и на этой почве подвергается у нас преследованиям и дискриминации, то он взял Майину фамилию, стал Френкельштейн. И они подали документы на эмиграцию в Канаду, потом довольно быстро как молодые получили разрешение и уехали в Ванкувер. Там Коля пошел в синагогу к ортодоксальным евреям, стал с ними молиться, те в полном восторге от его рвения тут же дали ему работу помощником резника, и Коля с Майей стали неплохо жить и снимать хорошую квартиру. Но через шесть месяцев раввин сказал Коле: о'кей, мы принимаем тебя в нашу общину, неси документы. Тут началась паника. Коля сказал раввину, что, мол, в документах я записан русским Френкельштейном, но мама у меня еврейка. Раввин говорит: о'кей, неси мамино свидетельство о рождении. И тогда в Москве за солидные деньги было оформлено липовое свидетельство о рождении еврейки Кашкиной Евдокии Сидоровны, и Коля вступил в хасидскую ванкуверскую общину.

Я была у них в гостях и спрашиваю: «Коля, так как же насчет обрезания?» Он говорит: да, конечно, вот мы поедем в Израиль… Но я его знаю уже девять лет, я по его тону поняла, что обрезание ему расхотелось делать. Он и так всего достиг — от бандитов сбежал, живет в Ванкувере, получает зарплату. Но — главная метаморфоза произошла с Майей! Майя, которая на все это пошла поневоле и только потому, что не хотела терять мужа, вдруг совершенно изменилась. Она стала истовой ортодоксальной еврейкой, соблюдает все иудейские правила и еще Колю заставляет: «Ой, Коля, уже семь часов, тебе пора в синагогу, молиться! Беги немедленно!» Я говорю: «Майя, мы столько лет дружим — скажи мне по чести, ты в это играешь?» Она говорит: «Да ты что! Ты вспомни, как мы жили? Я своего мужа могла запросто потерять. Его бы или бандиты убили, или какая-нибудь шикса от меня увела! А иудаизм мне мужа сохранил! Работа у нас есть, квартира есть, и Коля никуда налево не ходит! Это Божий промысел, как мне в Бога не верить?! Я еще Колю и в Израиль отвезу, обрезание ему сделаю! В конце концов я кошерная женщина, как я могу жить с некошерным мужчиной?»