– А-а-а, тоже пробовал… Она уже все. Совсем слабая дура оказалась.

– Сказал, чтобы потом там все убрали.

– Обижаешь, Ашотик. Все сожгут. Как будто проводка загорелась. Комар носа не подточит.

Самвел потянулся к стоящей на углу стола бутылке «Ахтамара», но не достал. Крякнул от досады, колыхнулся в кресле, начиная приподниматься, но, вспомнив о присутствии в кабинете Алины, передумал – откинулся опять на мягкую чернокожую спинку: – Что сидишь смотришь? Налей давай.

Алина молча поднялась со стула, плеснула коньяк в «наполеонку» и подала ее патрону:

– Лимон будешь?

– Нет, – буркнул Самвел. – Тебе налить, брат?

– Нет, – ответил Ашот. – Говоришь, тебе совсем не понравился этот следак?

– Очень не понравился. Нахальный, как козел вонючий! А козлам… рога ломают.

– Обломаем… Дождется… А пока ему прокурор большую свечку в задницу загонит, чтобы знал, как с уважаемыми людьми разговаривать.

– А-а-а, спасибо, Ашотик! Ты мне как отец, да. Ты всегда обо мне заботишься. Мама бы очень тобой гордилась.

– Ты говоришь, что он дал тебе понять, что он про этого Мостового-шмастового все знает?

– Да, брат. Специально так и намекнул. Он не говорил прямо – только намекнул. Так, чтобы я понял.

– А зачем?

– Не знаю. Наверно, чтоб мы его не убили, если найдем раньше.

– Что он так о нем трясется? Он что ему – родственник?

– Какой родственник? Нет. Не думаю. Но проверить надо.

– А может, он на эти алмазы Бельдина тоже губу раскатал, а? Он, ты говорил, как голодранец живет?

– Слушай, брат, ты молодец, да. Это не исключаю. Совсем голодранец. Квартира однокомнатная. Тачка – какая-то старая развалюха. «Пятерка». Надо проверить.

– Проверь. Знаешь, что еще странно? Он ничего про этого Мостового прокурору не сказал. Не сказал, что подозревает его, понимаешь?

– Как – не сказал? Совсем не сказал?

– Слушай, что ты как дурачок? Объясняю же – не сказал, что он больше других его подозревает. Понимаешь? У него же там целый список.

– А-а-а, теперь понял. Темнит, да? А зачем?

– Тоже не пойму. Может, какую-то свою игру ведет? Он и в ментовке про это тоже не сказал.

– И в ментовке тоже? Какой гусь. Но это же хорошо, Ашот-джан. Очень хорошо!

– Почему?

– Потому, что он, получается, один знает и сам следствие тормозит. Сам тормозит, понимаешь?

– А-а-а, теперь понял! Получается, что он совсем не хочет его поймать.

– Может, и хочет, но не торопится.

– Да, не торопится. Но нас предупреждает, чтобы не думали его убивать. Так?

– Точно. Слушай, темнит он что-то. Темнит, да? Надо подумать, что нам отсюда выиграть. Здесь что-то есть, Ашот. Мамой клянусь, есть. Подожди. А ты как с этим прокурором Степанчуком?

– Ты же знаешь, что хорошо. Я же ему квартиру в Керчи, где его мама живет, подарил. Трехкомнатную. И так много давал. Он уже зеленый весь, как заяц от капусты.

– Хорошо. Это очень хорошо! Это нам на руку.

– Ты что придумал? Хочешь этого козла в оборот взять, да?

– А не знаю пока. Надо подумать. Может, и так. Надо так сделать, чтобы он вообще нам больше не мешал. Вообще под ногами не путался. Да и знает он, наверно, больше нас. Как думаешь?

– Может, и знает. Он же следак. У него должно быть много источников для информации.

– В том-то и дело, что много. – Самвел в раздумье почесал ухо. – Алина, я тут своим парням задачу поставлю, а ты там у себя в администрации через своих баб мне про этого козла подробно узнай.

– Про кого? – сделала Алина непонимающее лицо.

– Про следака этого, Сазонова. Совсем тупая, да? Бабы есть бабы. Они всегда больше всех знают. С кем живет? Один, нет? Где его родня? Что пьет, что кушает? Сколько денег в банке? Все. Поняла?

– Ну, а в банке-то как? Они такой информации без официальных запросов не дают.

– Запросов-забросов! Заткнись, да! Ты мне, девочка, уши не крути. Ты в этом городе каждого вшивого бюрократа знаешь. Все узнаешь. Поняла?

– Да.

– И что сидишь? Ты что-то совсем заторможенная стала! Совсем старуха безмозглая? Пошла, давай!

– Я твою машину возьму? Мою еще не сделали.

– Нет. Тебя Вахрам отвезет. Потом его отпустишь. Потом позвонишь. Если свободен будет – заберет тебя обратно. Что-то еще нужно? – недовольно спросил Самвел, увидев, что Алина замедлила шаги у порога.

– Ты обещал с Сидоренко поговорить. Он скорее всего теперь мэром будет.

– Обещал – поговорю. Когда время найду. Если вести себя хорошо будешь.

Алина вышла из кабинета. Покопалась в сумочке. Прикурила. Шумно выпустила дым из легких. Посмотрела на закрытую дверь раскаленным ненавидящим взглядом и, смело развернувшись на высоких каблуках, шагнула к лестнице.

АНДРЕЙ

До трассы Мостовой, к своему удивлению, добрался безо всяких приключений. По совету Славкина, не мудрствуя лукаво сел на рейсовый автобус, идущий до Преображенки, и через сорок минут, проведенных в максимальном нервном напряжении (всю дорогу старательно пялился в окно, не столько присматриваясь, сколько ловя слухом каждое движение своих немногочисленных попутчиков), сошел за полкилометра от стационарного поста ГИБДД. Свернул на полевую дорогу, ведущую к заброшенной свиноферме. Удалился от автотрассы на предел видимости и, забравшись в редкий, уже окончательно сбросивший листву осинник, присел на корточки.

Теперь можно было отдышаться и в относительной безопасности пораскинуть мозгами.

«Неужели менты на явный убой совсем никак не среагировали? – спрашивал он себя. – А может быть, я тогда, на лестнице и напрасно дергался? Я ведь воочию никаких ментов-то и не видел? Только топот слышал? Вот и накрутил сам себя с перепугу. Может быть, труп этого крутого паханка, Пал Палыча, так и валяется себе в темном затишке пустого коридора, и никто до сих пор его не обнаружил? Скорее всего так оно и есть. В противном случае уже каждый выезд из города был бы давно и наглухо перекрыт ОМОНом. Мышь бы не проскользнула. И автобус весь бы перетрясли, перетряхнули, перевернули бы вверх дном. Не раз же такое наблюдал, когда они этот свой суровый перехват объявляют. Но зачем тогда вообще нужно было меня отрубать и оставлять в квартире рядом со свежим трупом? Если бы надо было со мной расправиться, просто пихнули бы шило в бок и – всех делов. Что-то тоже здесь не сходится? Что-то опять вылезает вопреки всякому здравому смыслу. Да и вообще вся эта примитивная бесталанная инсценировка как-то нарочито глупо и бездарно поставлена. В чем тут смысл-то?»