В приемной Бахрушина уже поджидал его заместитель — Борис Михайлович Гросс. Пожилой мужчина с умными глазами держал на коленях кожаную папку для бумаг. Он встал и кивком поприветствовал хозяина.
— Пошли, Борис, — даже не поздоровавшись, Бахрушин зашел в свой кабинет, плюхнулся в кожаное кресло за огромным столом.
Мягко журчал отфильтрованным воздухом кондиционер. В углу мерно тикали напольные часы-куранты. Их золоченый выпуклый маятник отражал в себе все просторное помещение. В простенках по никелированным стойкам вились вечнозеленые растения.
— Ну, как дела? — Анатолий расслабил узел галстука и расстегнул воротничок рубашки.
— Во втором цеху успешно запустили процесс горячего синтеза… — начал Гросс.
По взгляду Бахрушина было понятно, что он слабо представляет себе, что это такое и зачем нужно.
— Ну и хорошо, — наконец проговорил он. — Запускать — не останавливать.
— Конечно, хорошо. Выход обогащенного сульфида увеличится на семь-восемь процентов, — пояснил Гросс.
— С этим проехали. Что там независимые профсоюзники? Мутка с ними какая-то.
— С ними сложнее. У них теперь есть решение облсуда, что мы им должны предоставить помещение на химкомбинате, — Борис Михайлович состроил скорбную мину.
— А хрена в глотку они не хотят? — Бахрушин стукнул кулаками по столу. — Вконец оборзели. Чтобы я им помещение выделил? Мало того что нормальных мужиков подбивают на итальянскую забастовку, так еще и на моих площадях сидеть хотят забесплатно.
— У них решение суда есть, — напомнил Гросс.
— Пусть они его в трубочку скрутят и в задницу себе засунут. Не пускать, я сказал… Ладно, — подобрел Бахрушин. — С ними я по-своему разберусь, если человеческого языка не понимают.
Что означает разобраться «по-своему», оставалось только догадываться. Но зная, что случалось с теми, кто шел поперек желаниям Бахрушина раньше, можно было предвидеть ситуацию. Одному активисту независимого профсоюза по дороге домой проломят голову. Второго в подворотне изобьют до инвалидности. Ну а прикормленная полиция убедительно спишет все это на бытовую хулиганку, да еще и инициатором драки сделают самих потерпевших.
— Значит, и это проехали, — Бахрушин энергично почесал грудь, засунув пальцы в прореху рубашки. — Чешется, бля. Может, какую спирохету подцепил, или, как они там называются?
Гросс деликатно промолчал. О ночных похождениях хозяина он лишь догадывался, но догадывался — определенно. Тикали куранты, мерно раскачивался маятник. Внутри старинного корпуса из мореного дуба что-то щелкнуло, и раздался мелодичный бой.
— Я же говорил, чтоб их больше не заводили, — скривился Бахрушин, удары часов отзывались в похмельной голове пульсирующей болью.
— Их и не заводят, — произнес Борис Михайлович. — Пружина, наверное, отошла сама собой. Вот и бьют.
Удары смолкли, но казалось, что они, загустев, словно в желе, все еще висят в воздухе.
— Есть интересная новость, — таинственно проговорил Гросс и пригладил вальяжную бородку. — Наши люди из министерства мне шепнули.
— Ну и? — без особого интереса спросил Бахрушин, подозревая, что речь пойдет или о производстве, или о заумных экономических материях. Ни в том ни в другом он ни черта не смыслил.
— Объявились инвесторы из Германии. Хотят крупно вложиться в химическое производство по нашему профилю.
— Да таких комбинатов в России только три, — выказал свою осведомленность Анатолий Игоревич.
— В том-то и дело, что мы не монополисты, — напомнил Гросс.
— Ну, с пацанами я договориться всегда могу, чтобы в одну руку сыграть. Мы ж насчет отпускного ценника на готовую продукцию договариваемся, по всей стране планку держим. Перетрем при случае.
— Когда большие деньги на кону стоят, не всегда договориться можно. Дело в том, что немецких инвесторов интересуют наши отвалы.
— Откаты, что ли? — не понял Бахрушин. — И это не вопрос. Объяснишь им при случае. Я-то немецкого языка не знаю.
— Отвалы, — поправил Гросс. — Терриконы отработанной породы. Они собираются их купить.
— Горы наши? Говно это? А на хрена они им сдались?
— У них технологии новые есть для углубленной переработки.
Бахрушин удивленно смотрел на своего заместителя.
— И они могут купить то, что никому не нужно? То, за что мне приходится миллионные штрафы за экологию платить?
— Именно так, — подтвердил Гросс. — Но, только «могут». Есть еще два комбината с такими же отвалами. А если к ним подадутся?
— Ты, Борис, не чуди. У нас в министерстве все схвачено, они ж у меня с ладони кормятся. Пусть немчуру к нам заворачивают. У меня отвалы самые большие.
— При должном финансировании, думаю, это получится, — Гросс сделал красноречивый жест, словно шуршал невидимой купюрой.
— Боря, займись. Дело ж выгодное. Не поскуплюсь, отстегну и тебе, и твоим дружкам из министерства. Все в шоколаде будем.
— Я переговорю. Узнаю, во что нам это станет, — пообещал Борис Михайлович.
— Не тяни, прямо сейчас и займись.
Гросс поднялся и, преисполненный собственной важностью, покинул кабинет. Бахрушин потянулся, в голове уже «светлело». Он встал, подошел к окну. Фантасмагорический пейзаж с отходами теперь уже радовал глаз.
— Это же сколько бабла под самым носом лежит! — восхитился Бахрушин.
Дверь в кабинет приоткрылась, в образовавшийся зазор просунул голову Колян.
— Анатолий Игоревич, разрешите? — спросил шофер.
— Чего тебе, заходи, раз дело есть.
Водитель проскользнул в кабинет.
— Тут косяк один нарисовался реальный. Мне «ВКонтакте» ссылочку на фейсбук и ЖЖ прислали о ситуации в вашем городе. Разрешите, покажу. Делать что-то надо.
— Валяй.
Колян включил компьютер на столе своего босса, защелкал мышкой.
— Во, смотрите.
Бахрушин сидел перед монитором, читал, кривил губы.
— Ну сучка! — причмокнул он губами. — Надо было ее в том озере и потопить, — в памяти всплыла блондинка и ее глаза, полные ненависти.
— Поздно уже. Делать что-то надо. Счетчик посетителей видите?
— Да уж не слепой. Ты, Колян, слушай сюда. Сделай как обычно делаем, а?
— Постараюсь.
— И только не затягивай.
* * *
Несмотря на то что на небе пылало солнце, мотоциклетная фара ярко светилась. Ларин, когда не было надобности, не лихачил. Знал, что мотоциклисту лучше всего обозначить себя на дороге светом. Так безопаснее и для себя, и для других. Шоссе мчалось под колеса серой асфальтовой лентой. Воздух был наполнен запахом сосен и подсыхающей травы. После душной Москвы это казалось раем.