Двое плечистых охранников с АКМСУ за плечами, предназначенными для спецподразделений и ВДВ, вломились в загон, вытащили под локти узника. Напряглись и залаяли овчарки, стали рваться с коротких поводков, обливаться пеной. Люди в камуфляже подобрались, взяли оружие на изготовку. Зашевелилась кучка VIP-персон посреди прохода. Они с нескрываемым любопытством пожирали глазами пленника. Уже подготовились, подпоясались, разобрали рации, помповые «Моссберги-500», гладкоствольные охотничьи карабины «Сайга», двуствольные ружья со сдвигающимся назад затвором. Лично губернатор выбрал так называемый бюксфлинт германской фирмы «Кригхоф» со стволами разных калибров — один гладкий, для дроби, второй нарезной — для пули. Переоделась Кира Ильинична — она неплохо смотрелась в комбинезоне мышиного цвета, с заправленными под шапочку волосами, и элегантных сапожках.
— На выход его, — скомандовал Олейник, и здоровяки поволокли пленника к ближайшему выходу из «конюшни». Психику бомжей, запертых в другом конце строения, решили не травмировать. Люди недоуменно переглядывались — все это смотрелось абсурдно. Двое волокли под локти мужчину с нарушенной координацией движений, а за ним тащилась целая толпа, бряцая оружием. Только генералу все происходящее не казалось странным — он мстительно ухмылялся и злорадно постукивал зубами. Помимо приглашенных персон, дьякона Никодима и доктора Таманцева, в лесничестве на данный момент находилось порядка пятидесяти неразговорчивых, но отлично знающих свои обязанности мужчин. Такое количество слагалось из персонала объекта и личной охраны каждого из приглашенных. Непосредственно участвовать в охоте этим людям запрещалось категорически — только загонять, контролировать и защищать хозяев. После лаконичных приказов VIP-персон часть людей осталась в лесничестве. Овчарок тоже решили не нервировать, отвели в огороженную псарню. На пустыре в пятидесяти метрах от леса осталось не так уж много людей. Охранники рассыпались, позевывали. Пленника отпустили. Он не упал, стоял с повисшими руками, исподлобья, угрюмо, пристально разглядывал «великолепную» семерку. А те с не меньшим интересом разглядывали его.
— Держу пари, он будет уничтожен в первые пять минут, — вкрадчиво проговорил Глобарь. — Скучно, господа. Могли бы, кстати, усложнить задачу, Григорий Алексеевич. Почему вы вырядили его столь ярко? Вам так хочется поскорее его убить?
— Хочется, — признался Олейник.
— Давно бы убили, — пожал плечами сити-менеджер Коровин. — Так нет, вы втягиваете нас в свои реваншистские игрища.
— Прикончим, и все дела, — фыркнул сенатор.
— На все воля Его, — патетично возвестил отец Лаврентий и жалобно уставился в небо.
Лицо узника перекосила издевательская гримаса. Он внимательно визировал взглядом каждого из присутствующих, словно хотел их запомнить раз и навсегда. Россохину трудно было смотреть, он щурился, напрягал глаза. Глубоко вздохнул, поморщился, машинально взялся за бок, когда перехватило дыхание.
— Он мой, — процедил сквозь зубы генерал Олейник. — Все уяснили? Гоните его, сколько влезет, но он мой. А после делайте, что хотите, господа. Бомжей выпускайте, или по баночкам можете пострелять… Никита Владимирович, — он справился с собой, приложил усилие, чтобы ненависть не изливалась, точно рвота, — погожий сегодня денек, согласитесь? Хочу вас обрадовать, Никита Владимирович, вы снова в игре. Вы понимаете, что происходит? Это не «голодные игры», победителей не будет. Но пусть минимальный, но шанс у вас сохраняется. Обратите внимание, повсюду лес — сзади, спереди, сбоку. За лесом скалы, но через них вам не перебраться. Вам нужно бегать, прятаться, изображать чудеса проворности, поскольку едва мы вас засечем, вы сразу попадете под огонь, и второй попытки не будет. Вы, наверное, думаете, как несолидно — несколько десятков вооруженных мужиков собираются преследовать беззащитного доходягу, к тому же столь заметного на фоне осеннего леса? Нас тоже это немного расстраивает, но что поделать? Вы продержитесь какое-то время, не разочаруете нас? У вас ведь остались в глубине организма какие-то резервы? У вас по-прежнему варит голова? Вы не столь просты и убоги, как пытаетесь выглядеть? Вам нужно лишь уничтожить всех, кого вы тут видите, открыть шлагбаум и уехать на машине — задачка архисложная, прямо-таки невыполнимая, но ведь должно вас что-то греть напоследок? Правил нет, Никита Владимирович, делайте, что хотите.
Пленник молчал, на губах застыла язвительная усмешка. Дул порывами охлаждающий ветерок, Никита покачивался под его напором, словно плохо закрепленный столбик. Взгляд, которым он одаривал людей, был крайне неприятен, присутствующие чувствовали себя как не в своей тарелке, хотя старались не подавать вида.
— А чтобы вам не было совсем уж тоскливо, — торжественно объявил Олейник и как-то каверзно покосился на партнеров по престижной работе, — мне хочется презентовать вам вот это, — он отделился от толпы, приблизился к одиноко стоящему пленнику, сунул руку в брючный карман и что-то вынул. Люди испуганно зароптали. Никита равнодушно разглядывал лежащий на ладони генерала компактный, сплавными очертаниями револьвер «Bodyguard» системы «Смит и Вессон» с коротким стволом и обшарпанной накладной рукояткой.
— Берите, берите, не удивляйтесь. Это самый настоящий револьвер с единственным патроном в барабане. Надеюсь, вы правильно им распорядитесь. Согласитесь, придает заряд бодрости и какое-то время позволяет продержаться. Считайте, что я дарю вам его совершенно бесплатно, то есть даром. Не надо благодарностей, Никита Владимирович.
Поколебавшись, Никита взял револьвер. Тихо посмеиваясь, генерал зашагал обратно и присоединился к компании. Охранники подняли автоматы.
— Григорий Алексеевич, вы в своем уме? — пробормотала похолодевшая Кира Ильинична.
— Вы что творите, генерал? — зашипел сенатор Баркасов, меняясь в лице и становясь похожим на перезревший помидор. — Он же нас всех перестреляет…
— Так уж всех? — гоготнул Олейник.
Василию Ивановичу стало трудно дышать. Похоже, у генерала в голове тараканы празднуют день взятия Бастилии. Подобно всем присутствующим, он испытал неконтролируемый приступ паники, потемнело в глазах. Он непроизвольно дернулся, спрятался за спину остолбеневшего Глобаря. А Никита недоверчиво посмотрел на револьвер, открыл барабанную дверцу, убедился, что в обойме присутствует гильза, переставил заряженную камору, чтобы при закрытии барабана она сомкнулась со стволом, взвел курок и ухмыльнулся.
— Да отберите у него эту штуку, вы что, охренели? — взвизгнул перепуганный сити-менеджер.
А ухмылка на губах пленника стала делаться выразительнее, осмысленнее. Потемнели глаза. И вдруг он вскинул руку, направив ствол на батюшку Лаврентия, надавил на спусковой крючок.
Прозвучал выстрел.
Батюшка качнулся, сдавленно охнул. Но не свалился замертво, а как-то судорожно задергался, и вокруг него стал распространяться густой фекальный амбре. Все невольно попятились. Никита засмеялся, выбросил револьвер. Охранники не стали набивать его свинцом — их, в принципе, предупредили. Люди расслабились, стали раскрывать одеревеневшие челюсти.