— Да пошли они, — проворчал Олейник.
— Можете бомжей вооружить, — хитро подмигнул ему Глобарь. — Наверняка они уже очнулись и требуют водки.
— Дайте им водки, Григорий Алексеевич, — мрачно пробубнил губернатор, глядя на своего заместителя по «полицейской части». — Не разоритесь. Пусть нажрутся и дрыхнут дальше. Ни в коем случае не убивать! Мало ли что.
Установилось тоскливое молчание.
— И сделайте, наконец, хоть что-нибудь! — треснул кулаком по холодильнику губернатор. — Не заставляйте меня вызывать подкрепление из города!
К девяти утра прекратился дождь, солнышко растолкало тучи. Стонал и изливался кровью импровизированный лазарет в сарае позади конюшни. Обнаружив, что полку пострадавших прибыло, доктор Таманцев чуть не впал в кому. Он обливался горючими слезами, умолял Господа простить его за все прегрешения. Перевязочных средств не хватало, врачевать многочисленные переломы было нечем. Люди лежали на полу, плотными рядами. Кто-то матерился, кто-то метался в беспамятстве. Вход пошло постельное белье, в сарай стаскивали все имеющиеся на складе одеяла, медикаменты. «Какого хрена мы тут шифруемся? — мрачно думал генерал, смотря на эту израненную и переломанную толпу. — Даже если ликвидируем Россохина, придется объяснять, откуда взялись все эти раненые… Ладно, что-нибудь придумаем».
Генерал не вытерпел и отдал приказ охране — разбудить и доставить в гостиную Коровина и отца Лаврентия. Им что тут, южный курорт?! Тут и началась вакханалия! Ни тот, ни другой на стук не отзывались. «Ломайте чертову дверь!» — прорычал Григорий Алексеевич, почувствовав неприятную дрожь в теле. Но дверь открылась, едва лишь по ней ударили. Взорам изумленной публики предстал совершенно измученный, белый, как лист бумаги, Сергей Дмитриевич Коровин, сидящий на шкафу под потолком. Он провел в неловкой позе, боясь пошевелиться, около шести часов. У него онемели и отнимались ягодицы. Но он держался из последних сил, на голом нерве. Когда ворвались люди, он уже терял связующие нити с миром, видения прыгали перед глазами. Ситуацию усугубил неловкий охранник — причем не посторонний, а телохранитель самого Коровина — он возмущенно заголосил, бросился снимать со шкафа сити-менеджера. Тот что-то мычал, умолял глазами. Сообразили поздно — когда под весом дополнительного тела затрещала подлая конструкция, и случилось то, о чем предупреждал Никита. Ножки шкафа подломились, бедняга повалился вперед, ободрав задницу, телохранитель не удержал — и человек-личинка, связанный вдоль и поперек, забился в нескольких сантиметрах от пола. Он задыхался в удавке, глаза выдавливались из орбит, а толпа, представленная тугодумающими персонами, хлопала глазами. Кто-то догадался подхватить висельника, приподняли за ноги. Подтащили стул, перерезали сетевой шнур. Сергей Дмитриевич выжил, но вследствие недостатка кислорода в голове, неимоверного напряжения, потрясения минувшей ночи, сего психикой произошли досадные изменения. Он не мог ничего рассказать, сколько ни просили, созерцал пространство водянистым взором и не реагировал на внешние раздражители. Его хотели оставить в комнате, потом сообразили, что в этом случае требуется нянька по уходу, а каждый штык на счету. «В лазарет его, пусть Таманцев осваивает профессию психиатра!» — приказал генерал, и клевреты потащили бесчувственное тело с глаз долой.
Истерика вспыхнула практически сразу — выходит, злоумышленник (не будем называть его имени) все же проник в дом. Ион действительно не один! Не по силам одному, пусть даже злому и способному, проделать такое! Кто его сообщники?! Кто на него работает?! Кира Ильинична, окружившая себя оробевшими телохранителями, орала громче всех, мол, что в этой клоаке она и часа не задержится, она уезжает! Ей вторил сенатор — с него тоже довольно! «Никто не уедет! — хватаясь за пистолет, кричал Олейник. — А если будут попытки, я своими руками пристрелю крыс, бегущих с корабля!» Неужели эти умственные калеки не понимают, что именно здесь и сейчас решается их судьба? Вылезет наружу информация — и тогда беги, не беги — концовка предсказуема, вся компания — отнюдь не в лучах славы!
Отца Лаврентия хватился Крейцер. На стук батюшка не отзывался, взломали дверь, извлекли из-под кровати бесчувственного дьякона, привели его в чувство ушатом холодной воды. «Нападающих было трое… — мямлил Никодим, погружаясь в очередной обморок. — Их точно было трое». Он поведал, что оказывал достойное сопротивление, сдержал, насколько мог, вражеский натиск, но силы были неравны, и он понятия не имеет, куда утащили батюшку и как злоумышленникам это удалось. Сомнительно, что у дьякона в момент «сопротивления» троилось в глазах. Безумцем он не выглядел, упрямо твердил про «трех ночных демонов», и выходило, что задачка с тремя неизвестными — никакой не абсурд!
В доме священника не было. «Задерживается прибытием! — надрывно гоготал хорошо поддавший Глобарь. — Где положишь, там и потеряешь!» «Измена! — билось в голове у генерала. — Подлая измена! Кто-то запустил злоумышленников в дом, да еще и ассистировал им!» Нехватка личного состава уже ощущалась. Основной упор генерал приказал делать на охрану ворот, чтобы не ушли ни свои, ни чужие. Туда поставили шесть лбов, непрерывно следящих друг за другом и окружающим пространством. Им было приказано стрелять на поражение, кто бы ни приблизился. Дюжина наиболее подготовленных бойцов прочесывала близлежащие окрестности, соблюдая меры предосторожности. Солнышко уже пригревало, когда прогремел клич: на северной стороне закрытой зоны метрах в пятидесяти от опушки замечен подвешенный за ноги человек. Охранники рассыпались цепью, окопались. Прибыл генерал Олейник со стратегическим резервом в десять человек. Покинули лесничество подавленные гости — губернатор Морозов, Глобарь, Кира Ильинична, председатель Заксобрания — им тоже стало интересно. Страшно, но интересно. Они теснились кучкой на пустыре, их прикрывали несколько телохранителей. А бойцы в авангарде уже подползали к подвешенному за ноги человеку. Он не подавал признаков жизни. Это определенно был отец Лаврентий, но признали его не сразу. Физиономия распухла от укусов насекомых, волосы частично выстрижены, залиты какой-то клейкой массой, штаны разорваны, обнажились пикантные части тела в рубцах и волдырях (в которых, собственно, не было ничего пикантного). Когда бойцы подкрались поближе, выяснилось, что человек жив — он конвульсивно подрагивал, тоненько стонал. Часть автоматчиков осталась прикрывать, остальные встали, двинулись перебежками. Перерезали простыню, но подхватили тело неловко — хрустнула лучевая кость в предплечье, едва не сломалась шея. Глаза у батюшки были открыты, но он не реагировал на меняющуюся обстановку. «Еще одна находка для психиатра», — со злостью подумал Олейник, когда двое бойцов протащили мимо него тело.
— К Таманцеву его, — процедил им в спину Григорий Алексеевич. — А будет возмущаться — пристрелить!
— Кого пристрелить, товарищ генерал-майор? — повернул к нему бледную физиономию не самый сообразительный боец.
— Всех! — взвился Григорий Алексеевич. — И сам застрелись, башка сонная!
Цепочка людей, оставшаяся в лесу, отползала, ломая строй.
— Куда собрались? — поднимаясь на корточки, прокричал Олейник. — Всем встать, и вперед — зачистить местность!