Судья завыл, ключицу сдавила судорога, а пошевелиться он уже не мог.
— Потерпите, обвиняемый, мы скоро закончим, — сказал мужчина. — Зато когда приходит пора народного недовольства, судебная власть на высоте. После упомянутого затопления пенсионеры вышли на стихийный митинг, требовали компенсаций, ругали власть. Грубое нарушение закона о шествиях и собраниях. Митинг пресекли, особо возмущенных нарушителей доставляли в суд, где вы поточным методом выписывали семидесятилетним старикам и старушкам штрафы в размере три, четыре, пять тысяч рублей. Хорошо хоть менты их при этом сильно не били и не бросали за решетку. Ваша алчность доходит до смешного, Сергей Аркадьевич. Два месяца назад в район прибыли четыре новых автомобиля «Лада Гранта» для доставки в суд и на следственные действия сотрудниками уголовно-исполнительной инспекции обвиняемых, находящихся под домашним арестом. Ну имеется в природе такой государственный контракт для исполнения условий меры пресечения, называемой «домашний арест». Вы здраво рассудили: а зачем? На учете в Кабаркуле всего лишь трое таких подозреваемых, мера пресечения непопулярная, достаточно им и одной машины. Три новеньких автомобиля были проданы в краевом центре, вырученные деньги вы взяли себе, — чего, собственно, стесняться?
— Знаете, господин судья, — подала голос женщина, — не надо быть педофилом при ваших-то заслугах, их уже достаточно. Но вы еще и педофил.
— Я протестую… — прохрипел судья, тужась, как при запоре.
— Посмотри, какой пельмень, — умилилась женщина. — Весь белый, а внутри мясо.
— Главное, правильно его приготовить, — назидательно сказал мужчина. — Но, думаю, мы не перепутаем ингредиенты… — И он стал угрожающе приближаться к распростертому мужчине, а тот завыл, захрипел, заблеял. Но это не спасло от хлесткого удара по виску, отбросившего судью за грань сознания.
— Успеем? — задумчиво вымолвила женщина, отключая камеру и стягивая маску. Каштановые волосы рассыпались по плечам. — Не забывай, любимый, нас еще один клиент дожидается на арматурной фабрике.
— Успеем. — Сообщник глянул на часы и достал из поясного чехольчика шприц с сильнодействующим снотворным. — Мастер по графическим работам уже ждет. Сейчас забросим к нему этого червяка, и пулей на фабрику…
— Эй, достали, вы что там делаете? Люди, между прочим, ждут! — прорычал обозленный мужчина и распахнул дверцу кабинки для переодевания, стыдливо спрятанную в тени платанов. Он замолчал, угрюмо уставился на единственного обитателя кабинки. Мужчина в полинявших полосатых трусах, плешивый, с хорошими прослойками жира под кожей, сидел на корточках, прислонившись к стенке, и с ужасом смотрел на украшенного бицепсами гиганта, вломившегося внутрь. Такое ощущение, что он только проснулся. На плечи мужчины было наброшено махровое полотенце, оно закрывало его почти целиком.
Гигант от изумления вытянул физиономию, хлопнул глазами.
— Во, блин, вас же тут двое было… — Но, впрочем, решил не заострять, изобразил нетерпеливый жест. — Выметайся, мужик, ты здесь не один, сколько можно ждать? — и отшатнулся от него, когда мужчина проходил мимо, уставился как-то странно, с прищуром.
Сергей Аркадьевич выбрался из кабинки на глиняных ногах, волочил их за собой, как ненужные придатки. Он щурился от яркого солнца, в голове вертелась пестрая карусель. Он действительно очнулся минуту назад от бешеного стука в фанерную дверь. Провал в памяти — где он был, что делал? Какие-то темные кошмары выбирались из подсознания, теснились страшные предчувствия. Одно из них превалировало, произошло нечто отвратительное, что-то такое, чего он больше всего на свете боялся… Он брел по камешкам, потом по песку, не понимая, куда и зачем бредет. Ласково плескалось море, к которому он неумолимо приближался. Постепенно до него доходило, что он очутился на общественном центральном пляже, где всегда людно, где отдыхает плебс и где нормальному человеку делать нечего. Он тащился мимо загорающих на тряпках и лежаках людей, прижимая к себе полотенце, они смотрели на него как-то подозрительно, многие со страхом. Упитанная мамаша, поедающая арбуз, сделала круглые глаза, прижала к себе годовалого карапуза с пухлыми щечками и ручками. Посторонился жилистый мужчина в купальных шортах, поджал брезгливо губы. Но он ничего не замечал, Сергея Аркадьевича трясло, тошнило, во рту царил убийственный сушняк. Где его носило все это время? Картинки мозаики во что-то складывались: вот он лежит на полу, вот люди в масках произносят страшные вещи, вот кто-то над ним склоняется, неприятное покалывание по всему телу… Оно и сейчас зудело, горело огнем. Боже, он потерпит эту чернь на замусоренном пляже, он должен окунуться в воду, только после этого он начнет что-то соображать. Он бросил полотенце на песок, ковылял к спасительной кромке прибоя.
А люди смотрели на него во все глаза, недоуменно переглядывались. Кто-то брался за сотовый телефон, снимал его встроенной камерой. А у него были шоры на глазах, он в упор ничего не замечал. Пока один мальчик, от горшка два вершка, но уже освоивший азы грамотности, не сказал в спину:
— Мама, а кто такой педофил?
Он круто повернулся, и коротконогий шкет спрятался за стройной матерью в пестром купальнике. Женщина старательно отводила глаза.
— Что ты сказал, шалопай? — прохрипел Сергей Аркадьевич.
— А у вас на спине написано, дядя: «Я педофил, я насилую маленьких девочек», — храбро бросил малолетка.
И тут до него стало доходить. Он смотрел на свои руки, вдоль и поперек испещренные наколками, на пузо, синее от жирных тату, на ноги, на которых не осталось живого места. Он весь от ног до головы был покрыт татуировками! Какие-то надписи, он не мог их прочесть, строчки плясали перед глазами. Ужас ударил в голову, и кровь отхлынула от лица. Он завертелся в полнейшей растерянности. А люди начинали хихикать, тыкали в него пальцами, оживленно переговаривались. Он метнулся к какой-то красотке, сидящей на покрывале. До его появления она смотрелась в зеркало. А сейчас испуганно отшатнулась, стала отползать. Он выхватил у нее зеркало, уставился на свою физиономию. И взвыл от горького отчаяния. На лице красовались надписи. Видимо, одни и те же, одна перевернута, для «личного любования». «Моя фамилия Жерех, я педофил!» Надписи не блистали оригинальностью, но это было еще хуже. На груди, на плечах, на спине. Так вот откуда этот нестерпимый зуд. А еще на лбу, да так ярко, что светофор позавидует. Он начал яростно тереть лоб до красноты, до боли. Но наколки не пропадали, теперь они горели вместе с кожей. Это не были какие-то временные тату, смывающиеся водой, это было нечто основательное, незыблемое, удаляемое только вместе с кожей.
— Ты чего это, козел, на женщину наскакиваешь? — стиснув кулаки, шагнул к нему плечистый отдыхающий.
Он что-то визжал, отмахивался. Разум помрачился, он завертелся, выискивая взглядом свое полотенце. Где его теперь искать? Сергей Аркадьевич нагнулся, выдернул махровое покрывало из-под симпатичной попки красотки. Девушка взвизгнула, а окружающий народ недовольно зароптал. Посыпались воинственные выкрики. А Сергей Аркадьевич уже улепетывал прочь, петляя, как заяц. Кто-то подставил ногу, и он покатился по песку, вереща какую-то ахинею. Народ изнемогал от хохота, жалкие презренные людишки. Кто-то наступил на покрывало, оно осталось на песке, и изрисованный синими «граффити» мужчина, теряющий человеческий облик, закрутился, как юла, побежал дальше, ничем не защищенный, закрывая зачем-то грудь обеими руками. Оступился, зацепил какого-то курильщика, красующегося перед подругой кубиками живота. Курильщик грубо оттолкнул его, и Сергей Аркадьевич полетел, расправив крылья. Очередное препятствие также гуманизмом не отличалось, засветило ему кулаком по уху, и «арт-объект» поплелся зигзагами. Он уже выбежал с пляжа, семенил по дорожке под обрывом, закрывая теперь уже лицо ладонями, в направлении столиков кафе. А вслед ему летели остроты и смех, шелестели затворы фотокамер…