Гордеев был потрясен услышанной только что новостью. «Случайность? — лихорадочно думал он. — Может быть, и случайность, но это маловероятно. Скорее всего, просто-напросто убрали. А за что убирают? Обычно либо за слишком длинный язык, либо за зоркие глаза и догадливость. Длинный язык отпадает. Значит… Как я и догадывался, Маковский что-то знал. Точно знал. Только вот что? Черт побери! Ну вот что бы ему не открыться мне вчера? Теперь никто уже ничем не поможет. Хотя… Конечно, кощунство — беспокоить женщину в такую минуту… Но это последний шанс, другого выхода нет! И времени уже почти не остается».
Гордеев быстро оделся и помчался домой к Екатерине Васильевне Маковской.
Дверь ему открыла сухонькая старушка, та самая, которую он уже видел на поминках.
— Здравствуйте, я к Екатерине Васильевне, — запыхавшись, произнес Гордеев.
— Здравствуйте, — старушка вроде бы даже его и не узнала, хотя не далее как вчера предсказывала ему долгую жизнь…
— Она дома?
— Она дома, но с вами вряд ли сможет поговорить. У нее такое горе… — старушка затрясла головой.
— Да, я слышал. Но мне необходимо… Именно об этом… — Гордеев умоляюще сложил руки.
— Что вы, что вы, нельзя! — Она кинулась в дверной проем, как на амбразуру. — Она же с ума сойдет от горя! Она же рассудка лишится!
— Да как же вы не понимаете! Мне просто необходимо с ней поговорить!
— Нет, нет! В следующий раз. — Старушка была непреклонна.
— Да какой, к черту, следующий раз! — рассердился Гордеев. — Мне же нужно кое-что важное… Она может знать! Для расследования! Это для расследования!
— Ну да, конечно, все вы так говорите! Только что-то дел не видать! Ни стыда у вас, ни совести! — мотала головой старушонка.
— Да нет же! Вы меня не за того принимаете! Я не журналист! Я адвокат!
Слово «адвокат» поразило старушку. Возможно, в ее памяти возникли многочисленные мыльные сериалы, и слово «адвокат», явно связанное с чем-то судейским. А может, перед ней даже предстал образ справедливого человека в черной мантии. Короче говоря, это слово сильно ее впечатлило. Она освободила дорогу и сказала:
— Так вы б сразу так и говорили — я, мол, из суда, этот… как его… адвокат. А то ходят из газет всякие, никакого понятия о чужом горе! Все выпытывают, что да как. А потом в газетах невесть чего печатают! Ну вы проходите, гражданин судья, то есть… как вы там? Да, адвокат. Вы, конечно, можете попробовать с ней поговорить, но она в таком состоянии… Уж и не знаю.
Гордеев поблагодарил старушку, которая проводила его в комнату, где сидела, укрывшись большим пуховым платком, вдова Маковского. Гордеев закрыл дверь и сел напротив нее на стул. Взгляд ее был совершенно безжизненным.
— Здравствуйте, — поздоровался с ней Гордеев.
— Здравствуйте, — эхом отозвалась она, глядя в стену.
«Разговаривает — уже хорошо!» — подумал Гордеев.
— Я сейчас вам кое-что скажу, и очень вас прошу, внимательно выслушайте меня, постарайтесь понять то, что я говорю, — попросил он. — Только очень внимательно! Потому что я хочу вам помочь. Хорошо?
Она совершенно безразлично покачала головой.
— Я скажу, а вы сами решите, хотите со мной разговаривать или нет. Это ваше право. Я настаивать не буду. — Как адвокат, Гордеев знал, как такой метод разговора действует на собеседника. По крайней мере, он будет вас слушать. А остальное зависит от тебя самого, от твоего актерского таланта, таланта красноречия и убеждения.
— Я не журналист и не буду вас пытать никакими вопросами. Вы, если сочтете нужным, сами расскажете мне то, что считаете необходимым. Так вот, я не журналист, я адвокат. Адвокат Зайцева.
При этих словах она осмысленными, наполненными бессильной злобой глазами посмотрела на Гордеева.
— Но это не значит, что я всеми правдами и неправдами буду стараться защищать его, не разбираясь, кто прав, а кто виноват, — продолжал Гордеев как можно более спокойным голосом. — Я сам хочу разобраться в этом деле. Я хочу понять. Я хочу узнать, кто это сделал. Мне нужна правда. И если я выясню, что это все же дело рук Зайцева, я клянусь вам, я засажу его за решетку на всю жизнь. Я даю вам слово! Теперь так. Мне нужно, чтобы кто-то мне помог, и в первую очередь я надеюсь на вашу помощь. Рассказываю по порядку — все события, как вы знаете, проходили и проходят на фоне выборов в губернаторы. А это уже сплошная грязь и разобраться в ней крайне сложно. Меня нанял брат Зайцева, но это не имеет никакого значения. Изучив материал, пообщавшись с людьми, хоть как-то замешанными в этом деле, я пришел к выводу, что вся верхушка, почти все кандидаты — одно большое гнилое яблоко, понимаете? Осиное гнездо! Все копают друг под друга. В биографии каждого найдется столько компромата, сколько достаточно для того, чтобы сесть за решетку. А теперь — убийство вашей дочери. Вы меня слушаете?
Она кивнула. Руки ее дрожали. Из глаз катились слезы.
«Все же какой-то реакции я добился, — отметил про себя Гордеев. — Что-то будет дальше? Либо она выставит меня за порог, либо все-таки поговорит со мной».
— Так вот. Убить вашу дочь мог каждый из них. Еще неизвестно, Зайцев это был или нет. И даже, скорее всего, нет. Каждый из них, понимаете! А что же я смогу сделать против всей этой верхушки, когда вы отказываетесь со мной разговаривать, отказываетесь мне помогать? Вчера я попытался поговорить с вашим мужем, потому что, как я понял, он знает что-то определенное. Но он не захотел со мной разговаривать. И вот, его нет в живых. И он даже не успел никому поведать то, что он знает. Его специально убрали, понимаете? Это я вам говорю откровенно. Что еще больше доказывает то, что ваш муж что-то знал про них! Его убили, потому что он мог разорить это осиное гнездо, о котором я вам говорил. А теперь, когда все так связано, я могу найти убийцу и вашей дочери, и вашего мужа. Теперь все зависит только от вас. Решайте, в силах ли вы мне помочь, или нет. Решение за вами. Вы можете выгнать меня прямо сейчас, это ваше право. Но тогда, возможно, мы никогда не найдем настоящего преступника. Пожалуйста, помогите мне… и себе. Постарайтесь что-нибудь вспомнить, может быть, ваш муж вам что-нибудь говорил.
Гордеев закончил свою тираду и перевел дух, наблюдая за реакцией Маковской.
Та в нерешительности молчала, только плечи ее и губы дрожали от безмолвного плача. Гордеев предпринял еще одну попытку:
— Помните, вчера вы сказали, что за безвинно убиенных нужно мстить? Я с вами полностью согласен. Но кто должен мстить? Вы сами? Нет… Закон! Справедливость! Я — адвокат. Я представляю закон. И я возьму на себя эту миссию. Вспомните, ваш муж, он ведь тоже олицетворял закон…
— Да, — вдруг с надрывом произнесла она. — Но хотел мстить сам, не через закон, а через себя!
— Хорошо. Ему это можно было. Уже сама его личность, его праведный гнев олицетворяли закон. А как он хотел мстить и, самое главное, кому?