— Верно.
— Где мы можем побеседовать?
— А о чем?
— Я не займу у вас много времени, — уклонился от прямого ответа Гордеев. — Я вот что хотел сказать… Фамилия у вас знаменитая, — заметил он осторожно, не зная, как Матвей Григорьевич относится к своему однофамильцу, белогвардейскому генералу, воевавшему, между прочим, во Вторую мировую на стороне немцев, затем попавшему в плен к союзникам и повешенному советскими властями.
— Да уж, — заметил Матвей Григорьевич, — мой дедушка был выдающимся изобретателем. К сожалению, при жизни неоцененным.
— Вот как?
— Можете мне поверить. Видно, я тоже пошел по его стопам.
— Мы можем где-нибудь сесть?
Шкуро пришлось пригласить его в свой рабочий закуток. Валентин бросил на них равнодушный взгляд и снова наклонился к микрофону…
Каждое слово Шкуро Гордеев записывал в крошечный ноутбук.
— Американский? — сказал Шкуро. — «Хьюлит Паккард»?
— Что?
— Я говорю, компьютер — американский?
— А… в некотором роде.
— Американцы — потрясающие ребята, — серьезно сказал Матвей Шкуро. — Они изобрели водоотталкивающее полотенце.
— Что? — удивился Гордеев.
— Водоотталкивающее полотенце, — повторил Шкуро. — Оно заняло первое место!
— Где?
— Среди самых бесполезных изобретений.
Гордеев почесал затылок.
— Да-да! А еще звуконепроницаемый микрофон и форточку для подводной лодки.
Гордеев подумал, что не так давно слышал что-то подобное.
— Потом — книгу о том, как научиться читать самостоятельно, здорово, правда? А еще надувную мишень для игры в дартс, оглавление для словаря…
И тут Гордеев вспомнил, где и когда он это слышал. Это список самых ненужных изобретений, а слышал он его по радио, в собственной машине.
— Подводный парашют, — добавил Юрий Петрович. — Стул на колесиках с педальным приводом.
— Потрясающе, — восхитился Шкуро. — Вы знаете?
— Ну конечно. Я без ума от этих вещей.
— Потрясающе! Наконец-то я встретил человека, который разделяет мои увлечения. — Он, кажется, готов был расцеловать Гордеева.
— Я вот только не помню, — уклончиво сказал адвокат, — что там заняло последнее место? — И это, между прочим, была истинная правда, потому что в тот момент, когда он слышал по радио про эти ненормальные изобретения, в него въехал «мерседес».
— Водонепроницаемый чайный пакетик.
— А…
— Вам не нравится? — расстроился Шкуро.
— Ну, даже не знаю… Все-таки после подводного парашюта и растворимой воды это как-то вторично.
— Ну, может быть… Подобных изобретений в мире наберется достаточно для того, чтобы заполнить их описанием не один десяток томов. В Америке, например, такие сборники давно уже существуют и их регулярно переиздают, так сказать, «исправленные и дополненные». Вот смотрите, — он протянул Гордееву толстый том под названием «Totally Absurd Inventions: America’s Goofiest Patents». — Это можно перевести как «Самые идиотские американские патенты», — подсказал Шкуро.
— Так вы тут тоже есть? — уточнил Гордеев, недоверчиво разглядывая массивную книгу.
— А как же! — похвастался Шкуро. — Я придумал устройство для инъекций воздушному террористу!
— Это как же? — заинтересовался Гордеев.
— Очень даже просто. В кресле монтируется «прибор» с иглой, через которую в филейные части террориста по команде командира экипажа самолета должно поступить либо снотворное, либо яд — смотря чем зарядить капсулу. А еще за мной числится устройство для почесывания собак. Оно должно напомнить питомцам, что их любят, несмотря на отсутствие времени, да и отсутствие самих хозяев. Для приведения в действие механизма пес, по идее, сам должен подойти к механической руке и дотронуться до нее, после чего она начинает его почесывать.
— Замечательно, — сказал Гордеев с непроницаемым выражением лица. — Мне только неясно, чем эта «машина любви» предпочтительнее, к примеру, ножки стола.
Шкуро открыл рот и уставился в потолок.
— Но вообще-то я здесь не за этим. Меня интересуют обстоятельства гибели Антона Малафеева.
— Ну вот, начинается, — расстроился Шкуро. — Я же ментам все уже двести раз рассказал! Разбился он.
— Каким образом? Вы же единственный свидетель, если не ошибаюсь.
— Единственный, — вздохнул Шкуро.
— И?
— Я покупал хот-дог в ночном ларьке.
— Прекрасно. Вы любите все американское, я уже понял. А что делал Малафеев?
— Выезжал, а тут навстречу тачка здоровенная, черная.
— А конкретней?
— «Мерседес». И Антон прямо в него въехал. «Мерсу» хоть бы что, а «жигуль» всмятку. «Мерс» постоял немного и уехал.
— Сколько стоял?
— Секунд десять — пятнадцать.
— Вы ведь были друзьями с Малафеевым?
— Просто приятелями. Мы жили в одном подъезде. Он хороший парень был. А можно спросить, почему вы занимаетесь этим делом?
Гордеев не отреагировал, продолжил свои вопросы:
— Номер «мерседеса» вы не запомнили?
— Нет.
— И кто внутри сидел, тоже не видели?
— Почему же? — осторожно сказал Шкуро.
Гордеев затаил дыхание. Помолчал.
— Я читал милицейский протокол. Видел ваши показания. Там ни слова о пассажирах «мерседеса». Как же вас понимать?
— А понимать так, что мне жить охота, — пробурчал Шкуро. — Я им сразу сказал, что стекла были тонированные. Эти дураки и решили, что я никого не разглядел.
— А вы, значит, разглядели?
— Да.
— Но каким образом?
— Да через лобовое стекло! Оно-то нормальное. Когда «мерс» разворачивался…
— Любопытно. И вы можете мне сказать, что видели?
Шкуро молчал.
— Ну же, Матвей Григорьевич!
— Вы мне обещаете, что мое имя нигде не будет фигурировать?
— Я же не следователь и не оперативник. Я веду свое частное дознание. Оно никого не касается.
— Ладно. За рулем я видел здоровенного мордатого мужика, рядом была блондинка.
— Вообще-то это же ночью было, — засомневался Гордеев.
— Я вижу, как кошка, — сказал Шкуро.
— Слушайте, Шкуро, — устало сказал Гордеев, — вы же врете как сивый мерин. Да ни черта вы не видели ночью! Тонированные стекла, не тонированные — какая разница?